Полина Дашкова - Питомник

— Вам перевести все дословно? — вскинул глаза корреспондент.

— Нет, в общих чертах.

— Здесь речь идет о том, что в России зарождаются традиции усыновления сирот, в советские времена такое было невозможно. Люди, решившиеся подарить брошенным детям семью, испытывают огромные трудности. Но Изольда Кузнецова никогда на трудности не жалуется. Закончив Педагогический институт в Воронеже, она работала воспитателем в детском доме, в своем родном городе, затем вышла замуж и переехала к мужу в Москву, устроилась на работу в интернат для детей-сирот. Муж работал там же. Мадам Кузнецова рассказывает, что чувство несправедливости, жалости к брошенным, обездоленным детям не давало ей спать. Дальше прямая речь. «Я стала болеть, хотя была всегда человеком здоровым. Но что-то со мной произошло. Не могла спать. Думала о детях, за каждого переживала, как за своего собственного, и наконец поняла, что не сумею жить спокойно, пока не сделаю что-то для этих детей», — корреспондент прервался, глотнул воды и спросил:

— Ну что, с ваших слов записано верно?

По лицу Изольды скользнула тень. Только что она с нескрываемым удовольствием слушала перевод статьи о самой себе, и вдруг ей стало отчего-то неприятно. Взгляд сделался колючим, ледяным, зрачки сузились до точек. Она довольно долго держала паузу и смотрела в лицо корреспонденту, не отрываясь. Он удивленно улыбнулся.

— Неужели допущены ошибки? Вы, кажется, расстроились?

— Я? Нет, ничуть, все правильно. Западные журналисты, в отличие от наших, аккуратны и точны.

— Вот, отлично, давайте с этого и начнем разговор. Позвольте, я включу диктофон. Тема отношения к вам российской прессы здесь не затронута. Или вы хотите, чтобы я переводил дальше?

— Нет, спасибо. Достаточно. Можете включать.

— Замечательно. Итак, мадам Кузнецова, чем же вас обидели журналисты?

— Ну, особенных обид нет. Наоборот. В восемьдесят девятом году пресса и телевидение мне серьезно помогли в борьбе с нашей бюрократией. Благодаря нескольким публикациям и телесюжетам нам с мужем удалось пробиться через тернии всевозможных официальных инстанций. Однако это скучная история. Я не люблю вспоминать о проблемах, которые давно решены.

— Завидую вам, это счастливое свойство. Однако какие-то проблемы все-таки остались нерешенными?

— О, только вечные проблемы. Они есть в каждой семье. Любовь, дружба, учеба, отношения между детьми.

— Я знаю, что год назад вы потеряли мужа. Вам, вероятно, стало значительно трудней.

— Мне бы не хотелось обсуждать это.

— Да. Конечно, извините. Сейчас, кроме вас, кто-нибудь взрослый живет в доме?

— Мне помогает учитель физкультуры, Руслан. Он с самого начала с нами, с восемьдесят девятого года. Я считаю, физическое воспитание едва ли не самое важное для ребенка. У нас есть поговорка: в здоровом теле здоровый дух. Я стремлюсь к тому, чтобы дети мои были не только здоровы, но могли за себя постоять. Руслан мастер спорта по боксу, чемпион России в легком весе. Из-за травмы он ушел из спорта, стал преподавать. После смерти мужа переселился к нам, он очень мне помогает.

— А где он сейчас? Мне бы хотелось с ним познакомиться, поговорить.

— Он в Москве, у своей мамы.

— Вы не могли бы дать мне телефон? Было бы интересно задать ему несколько вопросов, для полноты впечатлений.

— Простите, телефон я вам дать не могу. Но через пару дней Руслан вернется, вы можете приехать еще раз.

— Спасибо за приглашение, обязательно приеду. Я буду здесь еще неделю, так что времени достаточно. Скажите, а как складывались в самом начале отношения между вашими родными детьми и приемными? Не было ревности, соперничества?

— Конечно, первое время всем было трудно. Но есть одно верное средство. Любовь. Я с самого начала приучала детей, и родных, и приемных, к любви и дружбе. Один за всех, все за одного. Такой у нас девиз. Знаете, я пытаюсь объяснять им все как можно образней. Вот показываю руку, — она вытянула вперед пухлую холеную кисть, растопырила пальцы, — разве можно сильно ударить? Нельзя. Пальцы сломаются, и все дела. Но если вот так, — она сжала руку в кулак и увесисто потрясла, — если так, удар получится мощным. Дети меня понимают.

— Да, это очень образно, — кивнул корреспондент, — а как ваши дети отдыхают?

— Мы предпочитаем активный отдых на свежем воздухе, спортивные занятия, подвижные игры. Я же говорю, в здоровом теле здоровый дух.

— Скажите, с кем-нибудь из детей я могу побеседовать? Мне бы хотелось задать несколько вопросов вашей младшей дочери. Кажется, ее зовут Люся?

— Почему именно ей?

— Она девочка, к тому же младшая и, вероятно, наиболее ранима. Мне интересно узнать, как она чувствует себя в такой большой семье, как к ней относятся другие дети.

— Люся чувствует себя отлично, — отчеканила Изольда, — отношения между всеми детьми в нашем коллективе ровные, товарищеские, — она пробуравила переносицу корреспондента совершенно ледяным взглядом, затем демонстративно посмотрела на часы и резко встала. — Какие-нибудь еще вопросы?

— Вопросов много, — вздохнул корреспондент, — но я вижу, у вас больше нет времени. Спасибо, — он выключил диктофон, убрал в сумку.

Изольда проводила его до железных ворот и, открыв их, спросила с маргариновой улыбкой:

— В какой вы остановились гостинице?

— Она называется «Ор-рленок».

— Телефон там есть?

— Да, конечно… Однако я не помню его наизусть, где-то записан, сейчас посмотрю, — он принялся рыться в сумке, потом в карманах, наконец пожал плечами:

— От жары я становлюсь рассеянным, все забываю, вот, кажется, забыл визитку гостиницы, там был записан телефонный номер. Но у меня есть моя визитка, — он протянул ей карточку, на которой по-французски было написано: «Пьер Жермон». Хозяйке хватило школьных знаний, чтобы разобрать французское слово «корреспондент», название журнала «Лез анфан», Париж меленько, внизу, там, где обычно помещается адрес.

— Простите, вы не могли бы открыть окно? — откашлявшись, попросил Илья Никитич начальника районного отделения милиции.

— Не открывается. Забито, — ответил начальник, закуривая очередную сигарету.

— Ну, тогда хотя бы включите этот агрегат, — Бородин кивнул на огромный пыльный вентилятор.

— Сломан, — начальник выпустил дым из ноздрей.

— Как же вы работаете в таком прокуренном помещении? — покачал головой Бородин. — Совершенно нечем дышать.

— Вам нехорошо? — пухлые губы майора растянулись в улыбке. — Конечно, в вашем возрасте много сложностей со здоровьем.

— Ладно, Иван Романович, — вздохнул Бородин, — я понимаю, больше всего вам хотелось бы, чтобы я ушел и оставил вас в покое. У вас серьезные неприятности, но вовсе не из-за меня.