Дин Кунц - Скорость

— Я — Ральф Коттл, сэр.

Билли думал, что его вопрос проигнорируют. Если бы человек хотел назваться вымышленным именем, Джон Смит очень бы даже подошло. А Ральф Коттл… похоже, так незнакомца и звали.

Коттл действительно был неестественно тощим, но обычного роста. Его шея грозила сломаться под тяжестью головы.

На ногах были теннисные туфли, почерневшие от времени и грязи. Светло-коричневый летний костюм лоснился на локтях и коленях, да и висел на нем, как на вешалке. На мятой, в пятнах рубашке из полиэстра не хватало пуговицы.

Такой одеждой торговали на распродажах в самых дешевых магазинах в глубинке. И Коттл, похоже, носил ее достаточно долго.

— Мистер Уайлс, вы позволите мне пройти в тень?

Стоя у первой ступеньки, Коттл выглядел так, словно солнечный свет, навалившийся на плечи, вот-вот свалит его на землю. Он казался слишком хрупким, чтобы представлять угрозу, но внешность так обманчива.

— Второе кресло для вас.

— Премного вам благодарен, сэр. Я ценю вашу доброту.

Билли чуть напрягся, когда Коттл поднимался по ступенькам, но расслабился, едва тот сел в кресло-качалку.

Коттл тоже не стал раскачиваться: вероятно, у него не было сил, чтобы привести кресло в движение.

— Сэр, вы не будете возражать, если я закурю?

— Буду.

— Я понимаю. Это отвратительная привычка.

Из внутреннего кармана пиджака Коттл достал плоскую бутылку «Сигрэм», открутил крышку. Его костлявые руки тряслись. Он не спросил, можно ли ему выпить. Просто глотнул виски из горла.

Вероятно, уровень никотина в его крови позволял вежливо отреагировать на запрет курения. А вот алкоголь твердо заявил, что без дополнительной дозы ему не обойтись, и противиться этому голосу он не посмел.

Билли подозревал, что в других карманах Коттла найдется еще одна, а то и две плоские бутылки, не говоря уже о зажигалке, сигаретах и, возможно, паре самокруток с травкой. Становилось понятно, почему в такую жару Коттл в костюме: это была не только одежда, но и портмоне для его различных грехов.

От глотка виски цвет его лица не изменился: кожа уже загорела на солнце, и в ней хватало красноты от лопнувших капилляров.

— И долго вы шли пешком? — спросил Билли.

— Только от перекрестка. Туда меня подвезли. — Должно быть, на лице Билли отразилось сомнение, потому что Коттл торопливо добавил: — В этих краях меня многие знают. Всем известно, что я — безобидный, неухоженный, но не грязный.

Действительно, светлые волосы выглядели вымытыми, пусть и непричесанными. И он побрился, даже его нетвердая рука не могла поранить выдубленную солнцем и ветром кожу.

Определить его возраст Билли бы не взялся. Ему могло быть и сорок, и шестьдесят, но не тридцать и не семьдесят.

— Он — очень плохой человек, мистер Уайлс.

— Кто?

— Тот, что послал меня.

— Вы — его компаньон.

— Не больше, чем его обезьянка.

— Компаньон… так он вас назвал.

— На обезьянку я тоже похож?

— Как его зовут?

— Не знаю. Не хочу знать.

— Как он выглядит?

— Не видел его лица. Надеюсь, и не увижу.

— Лыжная шапочка с прорезями для глаз? — догадался Билли.

— Да. И глаза холодные, будто у змеи, — голос его задрожал, составив компанию рукам, и он вновь поднес бутылку ко рту.

— Какого цвета у него глаза? — спросил Билли.

— Мне они показались желтыми, как яичный желток, но, возможно, в них отражался свет лампы.

Билли вспомнил встречу на автостоянке.

— Света было слишком мало, чтобы разглядеть цвет… но они горели огнем.

— Я не такой плохой человек, мистер Уайлс. Не такой, как он. Я — слабак, это правда.

— Почему вы пришли сюда?

— Во-первых, из-за денег. Он заплатил мне сто сорок долларов, десятками.

— Сто сорок? Вы… вы что, торговались и подняли цену с сотни?

— Нет, сэр. Именно такую сумму он предложил. По его словам, по десять долларов за каждый год вашей невиновности, мистер Уайлс.

Билли молча смотрел на него.

Глаза Ральфа Коттла когда-то, возможно, были синими. Но, вероятно, их обесцветил алкоголь, потому что Билли никогда не видел таких светло-синих глаз, напоминающих синеву неба на большой высоте, где воздух слишком разрежен для сочных красок и откуда рукой подать до межпланетного вакуума.

Через мгновение Коттл отвел глаза, обвел взглядом лужайку, деревья, дорогу.

— Вы знаете, что это означает? — спросил Билли. — Мои четырнадцать лет невиновности?

— Нет, сэр. Не мое это дело. Он просто хотел, чтобы я вам это передал.

— Вы сказали, во-первых, из-за денег. А во-вторых?

— Он бы убил меня, если бы я не пошел к вам.

— Он грозил вам смертью?

— Такие люди не угрожают, мистер Уайлс.

— Похоже на то.

— Он просто говорит, и ты знаешь, что так и будет. Или я иду к вам, или умираю. И смерть не будет легкой, отнюдь.

— Вы знаете, что он сделал? — спросил Билли.

— Нет, сэр. И не говорите мне.

— Теперь нас двое, тех, кто знает о реальности его существования. Ваша история послужит подтверждением моей, и наоборот.

— Даже не говорите об этом.

— Неужели вы не понимаете, что он допустил ошибку?

— Хотелось бы мне быть его ошибкой, но увы, — ответил Коттл. — Вы слишком уж на меня рассчитываете, и напрасно.

— Но его нужно остановить.

— Если кто его и остановит, то не я. Я — не герой. И не говорите мне, что он сделал. Не смейте.

— Почему я не должен говорить?

— Это ваш мир. Не мой.

— У нас один мир.

— Нет, сэр. Миров миллиарды. Мой отличается от вашего, пусть так будет и дальше.

— Мы сидим на одном крыльце.

— Нет, сэр. Оно выглядит как одно, но на самом деле их два. Вы знаете, что это правда. Я вижу это в вас.

— Видите — что?

— Я вижу, что в какой-то степени вы такой же, как я.

По спине Билли пробежал холодок.

— Вы ничего не можете видеть. Вы даже не смотрите на меня.

Ральф Коттл вновь встретился с Билли взглядом.

— Вы видели лицо женщины в банке, похожее на медузу?

Разговор внезапно переместился с главной дороги на какое-то странное боковое ответвление.

— Какой женщины? — спросил Билли.

Коттл вновь отхлебнул виски.

— Он говорит, что ее лицо в банке уже три года.

— В банке? Хватит заливать внутрь эту отраву, Ральф. Вы уже несете чушь.

Коттл закрыл глаза, лицо перекосила гримаса, словно он увидел то, что только что описал словами.

— Это двухлитровая банка, может, больше, с широким горлом. Он регулярно меняет формальдегид, чтобы тот не мутнел.

Над крыльцом синело небо. В вышине кружил одинокий ястреб.

— Лицо как бы разворачивается, — продолжал Коттл, — поэтому сначала его ты не видишь. Вроде бы в банке что-то из моря, свернутое и колышущееся. Потом он осторожно трясет банку, покачивает, и лицо… оно распускается.

Трава на лужайке нежная и зеленая, потом выше и золотистее, там, где о ней заботится природа. От двух видов трав идут разные запахи, но оба приятные.