Дин Кунц - Скорость

Увиденное ему не понравилось. Серое, мрачное лицо, плотно сжатые губы, потухшие глаза.

Конечно, изображение было черно-белым и разрешающая способность маленького экрана оставляла желать лучшего, тем не менее Билли себе не понравился.

Хотелось бы иметь более четкое изображение, но деваться было некуда. Билли вновь перевел систему в дискретный режим записи, закрыл дверцы шкафчика, убрал стремянку.

В ванной поменял повязку на лбу. Ранки от крючков оставались ярко-красными, но не выглядели хуже, чем раньше. Во всяком случае, не гноились.

Билли надел черную футболку, черные джинсы, черные кроссовки. До захода солнца оставалось менее четырех часов, а с приходом темноты Билли хотел раствориться во враждебной ночи.

Гретхен Норли отдавала предпочтение строгим темным костюмам, украшений не носила, волосы зачесывала назад, смотрела на мир сквозь очки в стальной оправе… и декорировала кабинет плюшевыми игрушками. С полок гостя приветствовали медвежонок, лягушка, утенок, кролик, темно-синий котенок и большое количество щенков с высунутыми розовыми или красными языками.

Интернатом «Шепчущиеся сосны» на сто две койки Гретхен управляла с военной эффективностью и максимальным состраданием к пациентам. Дружелюбие ее манер явно не сочеталось с грубостью голоса.

Впрочем, по части противоречивости она ничем не выделялась среди людей, которые обрели временную гармонию в этом изменчивом мире. Просто свойственные Гретхен противоречия очень уж бросались в глаза.

Выйдя из-за стола, тем самым показывая, что рассматривает эту встречу как дружескую, а не деловую, Гретхен села на диван рядом с креслом, в которое усадила Билли.

— Поскольку у Барбары отдельная комната, посетители могут приходить к ней в любое время, не доставляя неудобств другим пациентам. В вашей просьбе я не вижу никакой проблемы, хотя обычно родственники остаются на ночь, когда пациент только прибывает к нам из больницы.

Хотя воспитание не позволяло Гретхен открыто проявлять любопытство, Билли посчитал необходимым объяснить свою просьбу, пусть в объяснении этом не было ни слова правды.

— В моей группе по изучению Библии была дискуссия о том, что говорится в Книге о силе молитвы.

— Так вы ходите в группу по изучению Библии. — Билли явно ее заинтриговал, он определенно не представлялся ей человеком, интересующимся религией.

— Исследования, проведенные одним известным медицинским центром, показали, если друзья и родственники активно молятся за пациента, то он чаще всего выздоравливает, и выздоравливает быстро.

Это противоречивое исследование вызвало столько споров в научных кругах, что их отголоски выплеснулись в прессу. Воспоминания об этих статьях, а отнюдь не дискуссия в группе по изучению Библии и позволили Билли убедительно обосновать свою просьбу.

— Вроде бы я что-то об этом читала, — кивнула Гретхен Норли.

— Разумеется, я каждый день молюсь за выздоровление Барбары.

— Разумеется.

— Но я пришел к выводу, что молитва станет более значимой, если будет сопровождаться жертвой.

— Жертвой, — задумчиво повторила Гретхен.

Он улыбнулся.

— Я говорю не о принесении в жертву ягненка.

— Ага. Что ж, уборщики это одобрят.

— Но молитва у постели страждущего никому не доставит неудобств.

— Кажется, я вас понимаю.

— Конечно же, молитва будет более значимой и эффективной, если человек ради нее чем-то жертвует, скажем, ночным сном.

— Об этом я как-то не думала.

— Мне бы хотелось время от времени сидеть рядом с нею всю ночь и молиться. Если это не поможет ей, то мне точно поможет.

Слушая себя, он думал, что слова его звучат так же лживо, как речи того телеевангелиста, которого застукали голым в компании шлюхи на заднем сиденье его лимузина после того, как он восхвалял с экрана воздержание от плотских утех.

Очевидно, Гретхен Норли слышала его иначе. Потому что глаза за очками в стальной оправе увлажнились.

Легкость, с какой ему удалось выдать ложь за правду, встревожила Билли. Когда лжец очень уж изощряется в искусстве обмана, он теряет способность распознавать правду и сам может клюнуть на ложь.

Он ожидал, что ему придется заплатить за то, что одурачил такую милую женщину, как Гретхен Норли, потому что все имело свою цену.

Билли шел главным коридором в западное крыло, где находилась комната Барбары, когда доктор Джордан Феррьер, ее лечащий врач, вышел из комнаты другого пациента. Они чуть не столкнулись.

— Билли!

— Добрый день, доктор Феррьер.

— Билли, Билли, Билли.

— Я чувствую, меня ждет лекция.

— Вы меня избегали.

— Старался, как мог.

Доктор Феррьер выглядел моложе своих сорока двух лет. Русоволосый, зеленоглазый, всегда улыбающийся, убежденный продавец смерти.

— Мы на многие недели опоздали с нашей полугодовой беседой.

— Полугодовые беседы — ваша идея. На эту тему я бы с радостью беседовал с вами раз в десятилетие.

— Пойдемте к Барбаре.

— Нет, — отрезал Билли. — В ее присутствии я говорить об этом не буду.

— Хорошо, — взяв Билли за руку, доктор Феррьер увлек его в комнату отдыха сотрудников интерната.

В этот момент она пустовала. Тишину нарушало только гудение автоматов по продаже закусок и напитков, готовых в любой момент снабдить медиков всякой всячиной с высоким содержанием калорий, жира и кофеина, хотя те прекрасно знали, как все это вредно.

Феррьер отодвинул пластмассовый стул от оранжевого пластмассового стола. Когда Билли не последовал его примеру, вздохнул, вернул стул на место, остался на ногах.

— Три недели тому назад я закончил оценку состояния Барбары.

— Я заканчиваю ее каждый день.

— Я вам не враг, Билли.

— В это время года трудно об этом судить.

Доктор Феррьер, трудолюбивый, умный, талантливый, вроде бы исходил из самых лучших побуждений. К сожалению, университет, где он учился, заразил его так называемой «утилитарной биоэтикой».

— Лучше она не становится, — доктор Феррьер перешел к делу.

— Она не становится хуже.

— Шансы на восстановление высшей когнитивной функции…

— Иногда она говорит, — прервал его Билли. — Вы знаете, что говорит.

— В ее словах есть хоть какой-то смысл? Она говорит что-то связное?

— Иногда.

— Приведите пример.

— Вот так, с ходу, не могу. Мне нужно свериться с моими записями.

У Феррьера были сострадательные глаза. И он умел ими пользоваться.

— Она была удивительной женщиной, Билли. Никто не сделал бы для нее больше, чем сделали вы. Но теперь для нее нет смысла жить.

— Для меня ее жизнь имеет очень даже большой смысл.

— Страдаете-то не вы. Она.

— Я не вижу, чтобы она страдала, — возразил Билли.