Нора Робертс - Ровно в полдень

От толпы отделился высокий мужчина.

— Вам здесь нечего делать. С чего вы решили…

— Не смей говорить за меня, — Опал выступила вперед. Казалось, что за эту неделю она постарела на десять лет. — Не смей говорить за меня или моего мальчика.

— Но это прощание для близких. И для соседей.

— И ты еще говоришь мне о близких, братец? Где были мои близкие, когда я так нуждалась в них? Вы были у себя. Никто не появился здесь, по соседству. Так что не смей говорить за меня. — Она выпрямилась. — Лейтенант Макнамара.

— Миссис Джонсон, простите меня за это вторжение. Я только хотела выразить свое уважение вам и Чарли. Я сейчас уйду.

— Лейтенант Макнамара. — Опал шагнула вперед и обняла Фиби. — Спасибо, что пришли, — сказала она тихо, — спасибо, что не забыли.

Фиби чувствовала, что еще немного, и эмоции хлынут через край.

— Разве я могу об этом забыть?

— Пройдемте со мной. — Взяв Фиби за руку, Опал повернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной, который по-прежнему преграждал путь в комнату. — Не позорь меня. Не позорь меня, иначе больше мы с тобой не увидимся.

— Опал, твои сыновья мертвы.

— Мои сыновья мертвы. И я хочу кое-что сказать? — Повернувшись, она направилась к входной двери. Пальцы ее плотно сжали руку Фиби.

— Опал…

— Я все время чего-то боялась, — сказала Опал. — Почти всю свою жизнь. Может, будь я посмелее, все пошло бы иначе. Я не знаю и не могу знать. Но сейчас я хочу кое-что сделать. Может, после этого я уже не буду так бояться.

Стоило ей выйти на улицу вместе с Фиби, как тут же раздались крики репортеров, и все камеры повернулись в их сторону. Все это явно было не по правилам. Но этой женщине, которая потеряла двух сыновей и цеплялась сейчас за руку Фиби, сейчас не было дела до любых правил.

— Я хочу кое-что сказать, — произнесла Опал дрожащим голосом. Наступила тишина. — Вы все время звонили мне и моей матери. Звонили туда, где я работаю. Я просила вас оставить меня в покое, но вы не слушали. Мне было так больно, и я просила вас уважать мое горе. Но вы не слушали. Вы шныряли вокруг моего дома, вокруг дома моей мамы и продолжали обрывать телефон. Хотели, чтобы я рассказала вам, что я думаю, что чувствую. А некоторые из вас даже предлагали мне за это деньги.

Со всех сторон посыпались вопросы: «Что вы… Как вы… Почему…»

Опал взглянула на Фиби своими темными, запавшими глазами. Рука ее дрожала.

— Лейтенант Макнамара.

— Давайте вернемся внутрь, — тихонько сказала Фиби. — Давайте я отведу вас в дом, к вашим близким.

— Останьтесь со мной, прошу вас. Это поможет мне решиться.

Опал закрыла глаза, затем произнесла, пытаясь заглушить выкрики репортеров:

— Я хочу кое-что сказать, совершенно бесплатно, и советую вам помолчать, если вы хотите это услышать. Мои сыновья мертвы.

В наступившей затем тишине Фиби услышала, как Опал с трудом сдерживает рыдания.

— Мои мальчики мертвы. Убиты. Пули поразили их тела, но было еще кое-что, что поразило их прежде. У них не было надежды. В них кипели ненависть и гнев, но не было надежды, чтобы охладить все это. Мне очень хотелось дать им надежду, но оказалось, что мне это не по силам.

Вы хотите, чтобы я стала искать виноватого. Хотите, чтобы я тыкала в кого-то пальцем, кричала и проклинала. Но вы этого не дождетесь. Надеетесь, что я буду обвинять наши группировки? Они уже получили свое. Полицию? То же самое. Я и мои умершие мальчики — мы все получили свое. Все вокруг только и делали, что искали виноватых и тыкали пальцами. Но мне нет до этого дела.

Достав из кармана платок, она промокнула слезы.

— Я слышала, как женщина, что стоит сейчас рядом со мной, разговаривала с моим мальчиком. Несколько часов она разговаривала с ним и слушала его. А когда случилась эта ужасная вещь, навсегда забравшая у меня сына, она бросилась прямо к нему. Ей было плевать, кого во всем этом обвинят. Она бросилась к нему, чтобы помочь. И когда я снова смогла видеть, я увидела, как она держит моего мальчика. И это единственное, что имеет для меня значение. Больше мне нечего вам сказать.

Не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, Опал повернулась к двери. Фиби обняла ее за плечи и почувствовала, как тело женщины сотрясается от рыданий.

— А теперь я отведу вас попрощаться с моим Чарли.

— Конечно, Опал, — Фиби осторожно повела женщину в гостиную. — Пойдемте попрощаемся с Чарли.

Когда Фиби наконец вернулась к машине, колени ее слегка дрожали. Интересно, почему именно суставы первыми реагируют на эмоциональные перегрузки?

Дункан успокаивающе погладил ее по руке, затем включил зажигание.

— Мне нужно позвонить, — сказала Фиби, вытаскивая телефон. И снова импульс, мелькнула у нее мысль. В эти дни она часто действовала по первому побуждению. — Мама, если не возражаешь, я вернусь домой позже… Хорошо. Скажи Карли, что я обязательно поцелую ее перед сном. Да, к этому времени я буду дома. Пока.

Она глубоко вздохнула и взглянула на Дункана:

— Ты не против?

— Конечно, нет. Куда бы ты хотела поехать?

— Лучше всего к тебе. Ты нальешь мне чего-нибудь выпить — чего-нибудь спиртного. А потом, когда я успею насладиться холодным напитком, затащишь меня в постель.

— Знаешь, это как нельзя лучше вписывается в мои планы.

— Вот и замечательно, поскольку в моих планах это напрочь отсутствовало. — Она откинулась на спинку сиденья. — Дункан, что ты можешь сказать о мужчине, который решил жениться на девушке по имени Миззи? Притом что она моложе его лет на десять.

— Какой у нее размер груди?

Фиби невольно улыбнулась.

— Извини, я не располагаю подобной информацией.

— На самом деле очень существенный момент. А кто хочет жениться на Миззи?

— Отец Карли.

— А-а.

Это прозвучало одновременно сочувственно и задумчиво.

— Знаю, что мне не стоит об этом думать, но мысли так и лезут в голову. Его женитьба не очень меня беспокоит, и это приятно. Но он уезжает с ней в Европу, и это меня бесит. Глупо, конечно. Живи он хоть за тысячу миль, хоть по соседству, ему все равно нет дела до собственного ребенка. И он даже не пытается сделать вид, будто это не так.

— Но если он находится где-нибудь по соседству, ты еще можешь надеяться на то, что когда-нибудь это изменится.

— Ты прав, — Фиби вдруг поняла, что он совершенно прав. — Опал Джонсон не смогла дать своим сыновьям надежду, хотя они так нуждались в ней. А я не могу — или не хочу — избавиться от своей, даже если она стала бесполезным грузом.

— А что Карли?

— Карли это не волнует. Она относится к этому куда разумнее, чем я.

— У нее есть ты. Ребенок знает, что его любят, и это служит для него хорошей опорой.

«У него не было столь же безоговорочной любви, — напомнила себе Фиби, — но он сам сумел стать для себя опорой».