Рю Мураками - Пирсинг

— Вот холодрыга, — сказала девушка, поднимая воротник пальто, ссутуливаясь и прижимаясь еще плотнее к его руке.

«Какая странная женщина, — подумал он. — Почему у нее вызывает такой трепет мысль о больнице? Ну, по крайней мере, при выписке из отеля она не создала ему никаких лишних хлопот. В лифте Тиаки жалась к его руке, как здесь, но в фойе отпустила и пошла к выходу, даже не обернувшись, будто их ничего друг с другом не связывало. Может быть, профессия стала ее второй натурой, но, естественно, он был крайне рад, что его не увидели выходящим из отеля в ее компании.

Тиаки не хотела выпускать руку мужчины в фойе, но испугалась, что он не захочет пройти через такое скопление народа рядом с ней. «Никто не хочет появляться со мной на людях, — думала она. — Даже мама, когда я рассказала ей, что делал со мной Сама-знаешь-кто, стала ходить на несколько шагов впереди, когда мы шли куда-то вместе. Вот такая я — женщина, рядом с которой людям стыдно ходить».

Ожидая своей очереди у ресепшн, Кавасима, глядя поверх оправы своих липовых очков, видел, как Тиаки пересекает фойе. Она плелась с опущенными плечами и склоненной головой, держа в одной руке объемную сумку с садомазохистскими игрушками, в другой — дамскую сумочку.

— В ближайшую больницу скорой помощи, пожалуйста, — сказал Кавасима. Водитель спросил, подойдет ли больница Сого в Ёёги. Кавасима не знал, что это за больница, и девушка тоже. В такси было тепло, но Тиаки все равно жалась к нему вся изгибаясь, чтобы спрятать лицо у него на груди. Такие девочки были и в приюте, вспомнил Кавасима. Он знал: она делает это не потому, что он ей нравится, в какой-то момент ее отношение может смениться на совершенно противоположное. Ты и представить себе не можешь, на что способен такой человек. Она может начать истерически смеяться, в то время как на самом деле охвачена настоящим ужасом, а закончит тем, что будет всхлипывать и кидаться на тебя с кулаками. Она может быть всецело занята тобой, а уже через минуту вести себя так, будто тебя не существует.

Другими словами, то, что она так к нему льнет, ни в коем случае не означает, что она не прочитала записи. Ему надо провести с ней немало времени, чтобы убедиться в этом наверняка.

— Приемный покой? — переспросил водитель, глядя в зеркальце заднего вида. — Что-то случилось?

Девушка хихикнула странным голоском, похожим на зуммер в телефонной трубке, и произнесла:

— Я рожаю.

Кавасима покачал головой. Это ж надо было выдать такую кретинскую фразу! Водитель видел ее стоящей на улице и наверняка разглядел, какая стройная у нее фигурка. Да ее талию можно обхватить двумя руками!

— А разве нет? — спросила она. оглянувшись на Кавасиму.

Он не стал тратить силы на ответ. Некоторое время он вглядывался в ее мокрое лицо, однако выражение его лица ничего ей не говорило.

— Тебе идут эти очки, — вот и все. что она добавила.

Он стал смотреть вперед, думая: «Езжай-ка побыстрее и доставь нас в больницу!»

— Твои глаза через эти стекла смотрятся очень здорово.

Тиаки вдруг вообразила, что этот человек, ее загадочный человек, на самом деле очень состоятелен. Он так нежен, полон достоинства, да и красив по-своему. И почему-то она чувствовала, что может полностью ему доверять. Обычно, когда она говорила нечто, во что искренне верила, что-то идущее прямо от сердца, или как-нибудь умно шутила, она сталкивалась с какой-либо фальшивой реакцией. Но этот человек ничего не ответил — значит, он не притворщик, не лжец. Сначала на нем был дешевый костюм, и вещи, которые он надел сейчас — пальто, джемпер, джинсы, обувь, даже очки, — тоже грошовые, но, может быть, он так маскируется. Вероятно, он маскируется, потому что его смущает сама идея садомазохизма. Он не похож на всех ее клиентов: «Поживее, сними это, поживее, покажи это мне, поживее оближи, поживее пососи» — он другой во всех отношениях. И хотя ее нога по-настоящему болела, она стала влажной от возбуждения, когда этот человек натягивал на нее трусики. Должно быть, он остановился в отеле на одну ночь для забавы, решила она, чтобы испытать что-то новенькое. «Держу пари, он из Киото или Кобе, что-то в этом роде. И держу пари, он снимает номер в другом отеле. Должно быть, какие-нибудь неправдоподобно дорогие апартаменты».

— Эй, — ласково спросила она, улыбнувшись ему, — а в каком отеле ты живешь на самом деле?

Все тело Кавасимы сжалось.

«Я знала это, — сказала себе Тиаки, — он на самом деле богач!»

«Нет сомнений, — подумал Кавасима, — она читала записи!»

В большинстве больничных окон света не было. Водитель остановился у бокового входа и смотрел им вслед, медленно, рука в руке, идущим ко входу.

— Слушай, — сказал Кавасима, — я подожду тебя здесь. Внутрь не пойду, но и отсюда не уйду никуда. Не люблю больниц, никогда не любил. В смысле, я имею в виду боюсь их. Путают меня больницы.

Когда он говорил, пар, выходящий изо рта, образовал небольшое облачко. Они стояли у горящей вывески, гласившей: «ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ. ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ». Окно приемного покоя светилось, и он не мог себе позволить показаться в таком месте в обществе этой девушки, особенно врачам и медсестрам.

— Ну хорошо, — сказала Тиаки, думая: «Вот почему его никогда нет, когда я просыпаюсь, — он не любит больниц». — А руку свою ты им не хочешь показать?

— Со мной все в порядке, — ответил Кавасима, вынимая из кошелька и протягивая ей купюру в десять тысяч иен. — Вот. Этим расплатишься.

— Спасибо, — ответила девушка, качая головой. — Ты уже заплатил мне за все с избытком. — Она пошла к больничным дверям, потом остановилась и обернулась: — Ведь ты будешь здесь, правда?

— Обещаю.

— И ты сегодня останешься со мной, так ведь?

— Конечно. Я тебя не брошу.

«Надо прикончить ее как можно быстрее, — думал он, видя, как она исчезает в дверях. — Чем дольше это тянется, тем больше риск, что кто-то увидит нас вместе».

Тиаки отрицательно покачала головой, когда в регистратуре спросили, есть ли у нее карточка, и ей пришлось предъявить водительское удостоверение и написать на особом формуляре свое имя и адрес. Когда ее привели к врачу, она сказала, что упала с велосипеда. Он осмотрел раны на бедре и сказал, что одна из них довольно глубокая и что надо наложить швы. Врач ни о чем ее не расспрашивал, не удивлялся повязке из обрывка рубахи, и, хотя он не мог не видеть шрамов, оставшихся от предыдущих происшествий такого рода, ничего о них не сказал. Врач сделал ей укол местной анестезии, промыл содранную коленку и раны и зашил самую глубокую из них, а затем не пожалел бинтов. Он явно торопился поскорее закончить.

В приемной было еще десять человек. Бритоголовый мужчина в инвалидном кресле, в тонкой хлопковой рубашке, с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом; женщина средних лет с толстым слоем макияжа, с нелепо раздувшейся лодыжкой и большим пальцем ноги, сопровождаемая двумя молодыми людьми, сидевшими справа и слева от нее; группа из четырех мужчин в спецовках, пропахших потом, что-то тихо обсуждавших, склоняясь друг к другу; старик со вздувшимися лиловыми жилами на руке, читающий газету; мужчина, баюкающий ребенка, рядом с женщиной, держащей в руках плюшевого бурундука и то и дело прижимающей к глазам платочек.