Виктор Пронин - Ворошиловский стрелок

Набрал номер.

— Больница? Опять полковник Пашутин. Простите за назойливость… Что-нибудь есть для меня новенького? Так… Понял… Это хорошо… Даже так? Вы все сохранили? Прекрасно. Завтра утром к вам придет от меня человек и все возьмет на экспертизу. Договорились. Всего доброго.

И Пашутин медленно положил трубку на рычаги.

— Ну что там? — спросил Вадим. — Случилось что-нибудь?

— Докладываю, — вздохнул Пашутин. — Проведена операция. Можно сказать, что прошла успешно. Рана обработана и зашита. Клиент еще не приходил в сознание.

— А нога? Ногу они пришили?

— Оказалось, что ее попросту не к чему пришивать. Не к чему. Хирург сказал, что подобного он не видел в своей жизни. Такое впечатление, что коленка взорвалась изнутри.

— А такое бывает?

— Нет, такого не бывает. Коленка может взорваться только снаружи. И только при активной посторонней помощи. При обработке раны обнаружены несколько бесформенных частиц металла…

— И что это значит?

— Понятия не имею… Они все собрали и завтра передадут на исследование. Только после этого можно будет делать какие-то выводы, предположения.

— Но с ногой… Плохо?

— Почему? С ногой все в порядке. Обильное кровотечение обычно устраняет возможность заражения… Игорь достаточно молод, рана затянется…

— Без ноги?

— Разумеется… Чего ему сделается… Однако, боюсь, дружка своего разлюбезного вы лишились, не будет больше дружка по имени Игорь.

— Это как? — не понял Вадим.

— А зачем вам калека? Безногий, хромой… Нога отрезана выше колена… Теперь у него другие заботы… Как бы денег на протез собрать, где бы костыль приличный раздобыть, с кем бы выпить покрепче… Да-да, ребята, печально, но это так, — полковник соболезнующе щелкнул пальцами. — Спиваются калеки. Это уже, как говорится, установленный факт.

— Ну, не все же, — возразил Борис.

— Почти все. Может быть, кто-то другой удержится, но Игорь сопьется, тут уж нет никаких сомнений.

— У кого нет сомнений? У тебя? — повысил голос Вадим.

— И у вас их быть не должно. Слабак он. Самый обычный слабак, вроде вас… Что у него за душой? Шампанское, девочки не первой свежести, насильник опять же… Все вы, и он в том числе, — подонки. А подонки спиваются первыми. — Пашутин говорил негромко, устало, размеренно, и именно его безразличность в голосе действовала на ребят, замерших в креслах, сильнее всего. Полковник говорил вроде не о своих предположениях, а о том, что уже случилось и чего изменить нельзя. Он просто сообщал печальную весть.

— Но это еще неизвестно, это еще как получится, — неуверенно возразил Борис.

— А вы вспомните мои слова… Вы их вспомните совсем скоро. Вот очухается он немного, швы позатянутся, начнет от подушки головку отрывать. Как-нибудь заглянете к нему, если не забудете к тому времени калеку безногого… А на кой вам калека? На тусовку полуночную с ним не сходить, к девочкам, или как вы их там называете, тоже не забежишь… и выпить он не сможет на равных… На одной-то ноге далеко не ускачешь… Так вот, зайдете к нему через пару недель, если не забудете к тому времени…

— Не забудем! — заорал Вадим — он уже был не в силах слушать размеренный голос отца.

— А ты не волнуйся, — усмехнулся полковник. — Не надо так волноваться… ты же уверен, что зайдешь проведать калеку? Уверен. И будь себе тверд. Так вот, зайдите к нему в палату, а там еще таких же человек двенадцать, семнадцать… Без рук, без ног, без мозгов… И первое, что он попросит… Выпивку. Попросит принести ему выпить. И я могу спорить на что угодно — не шампанского он попросит. Спирту. Водки. И побольше. И почаще.

— Ладно, посмотрим.

— Каким, вы говорите, спортом он занимался?

— Всеми видами.

— А все-таки.

— Баскетболом.

— Ну что ж, — рассудительно кивнул полковник, поднимаясь и надевая форменную фуражку. — Хороший спорт. Красивый. Спорт сильных, мужественных, высоких… Недавно видел по телевизору, как калеки безногие в баскетбол играли… На колясках. Ничего, получалось. Передайте Игорю, что у него не все потеряно.

И полковник направился к выходу.

— Николай Петрович! — окликнул его Борис. — Позвольте задать вопрос?

— Слушаю.

— Скажите, пожалуйста… вот у вас и в голосе, и в словах… Постоянно звучит вроде как злорадство… Это что, профессиональное или чисто личное?

— Это не злорадство, — Пашутин подошел ближе к креслу, на котором сидел Борис. — Это чувство глубокого удовлетворения. Он получил то, чего вполне заслуживал. Вы, похоже, вывернулись, удар пришелся на него. Вы пока уцелели, не знаю, надолго ли…

— Почему же «пока»? — спросил Вадим.

— Потому что у вас криминальный образ жизни. Вы же особо опасные преступники. Насильники. В местах заключения из вас сделали бы девочек в первые же часы. И все годы, которые пришлось бы отсиживать, вы были бы девочками. Вас бы любили, за вас бы всю работу выполняли, самые жирные куски вам бы приносили, откормили бы на загляденье… Полненькие стали бы, нежные, привлекательные… За вас бы дрались уголовники, как за первых красавиц, смертным боем били бы друг друга. Конечно, наколки бы сделали соответствующие, чтобы и на воле не забыли, кто вы есть… Что и на воле знающий человек узнавал бы в вас девочку… чтобы не посмели увернуться от своих обязанностей и на воле, — голос Пашутина становился все тверже, громче, он, похоже, готов был потерять самообладание. Спокойствие и показное безразличие и ему давались нелегко. — Ну что? Я ответил на твой вопрос, Борис?

Тот лишь молча кивнул, чтобы не вызвать новых слов, новых разоблачений полковника.

— Ладно, поговорили, — полковник снова направился к выходу. — Не обижайтесь… Расследование проведем по полной программе. Об Игоре я уже позаботился… Он в отдельной палате, хирург тоже хороший к нему руки приложил. Ни в лекарствах, ни в крови для переливания он не нуждается. Когда можно будет проведать, я скажу. Думаю, через недельку… Все. Пока.

И он направился к выходу на площадку. Но не успел открыть дверь, как раздался звонок. Звонили долго, настойчиво, явно нарушая правила приличия. Вернувшись в комнату, полковник вопросительно посмотрел на ребят.

— Как понимать?

— Не знаю. — Борис пожал плечами. — Мне так никто не звонит… Может, ошибка?

— Не открывай! — Вадим вскочил, бросился было в спальню, но, встретившись взглядом с отцом, остался стоять у двери, готовый при первой же опасности спрятаться в другую комнату.

Пашутин подошел к двери и посмотрел в «глазок». Он увидел искаженное увеличительным стеклом лицо молодой женщины, раскрашенное куда сильнее, чем это требовалось для нормальной жизни. И открыл дверь. Девица выглядела действительно раскованной и явно подвыпившей.