Виктор Пронин - Ворошиловский стрелок

И снова он опустил прицел вниз. В поле зрения опять попала машина. Старик, не торопясь, почти любуясь ею, переводил перекрестие нитей с руля на подфарники, потом осмотрел колеса — резина была новая, ребристая, непривычно широкая. Потом обратил внимание, что стекло на передней дверце приспущенное. Это его обрадовало — значит, хозяин вот-вот должен вернуться, в квартиру он поднялся ненадолго. Видоискатель скользнул вдоль машины, и старик увидел круглую крышку бензинового бака. Неожиданно крышка как бы колыхнулась, сдвинулась в прицеле. Сместив ствол вправо, старик увидел, что Борис уже сидит за рулем — машина колыхнулась под его весом. «Наверное, мягкий ход у нее, — подумал старик. — Был».

Борис рассматривал какие-то бумаги, не торопясь трогать машину с места, и старик понял, что приближается та самая единственная секунда, которую он ждал — маялся целую неделю.

Сначала он сместил ствол обратно влево, к крышке бензобака, потом переместился вправо и чуть вниз. Теперь, по его прикидкам, ствол был направлен как раз в центр бензобака. Цель была достаточно большой, промахнуться было трудно. В то же время он помнил, что времени у него очень мало, Борис мог тронуть машину с места в любую секунду.

— А сейчас, моя милая, тебе будет немножко больно, — прошептал он. Палец его коснулся курка и начал медленно, медленно нажимать. — Потерпи, детка, сейчас будет… — и в этот момент почувствовал, как винтовка вздрогнула в его руках, как бы чуть шевельнулась. Это был выстрел.

Старик замер на какое-то время и через секунду услышал то, что надеялся услышать, — взрыв. Значит, все правильно, расчет оказался верным, рука не дрогнула, и винтовка не подвела. А такие машины заправляют хорошим бензином, до краев заполняют…

Результат должен быть хорошим, подумал старик, увидев краешком глаза полыхнувший над машиной огонь. И не столько услышал, сколько внутренним чувством ощутил вскрик многих людей. Но сделал над собой усилие и отвернулся от окна. У него было немало важных и срочных дел, для того чтобы любоваться огнем, черным дымом или беготней соседей по двору. Сначала прикрыл раму окна и опустил щеколду. Потом поправил занавеску, убрав даже ту маленькую щель, которая понадобилась ему для выстрела. Теперь уже никто не сможет смотреть на это окно с пристальным подозрением.

Винтовка… Взяв ее двумя руками, прижав к груди, старик отнес ее в прихожую, завернул в мешковину и сунул в шкаф. Он торопился, но старался все делать основательно, не давая себе поблажки ни в чем. Винтовку, как обычно, завернул тщательно, перевязал бечевкой, заставил в шкафу швабрами. Старик прекрасно понимал, что секунды, проведенные здесь, это потерянные секунды, опасные для него, и поэтому их должно быть как можно меньше.

Вернулся на кухню. Отнес подушку в комнату и положил на прежнее место, расправив на диване складки. И снова пошел на кухню.

Поставил табуретку на место, в угол.

Стол сдвинул к стене.

Что еще? Что еще? — настойчиво спрашивал он себя.

Гильза! Она осталась в винтовке, это хорошо. Лишь бы не на глазах, лишь бы случайно ее никто не увидел.

В сознании нервным потоком пронеслись вещи, о которых он должен был помнить — подушка, кот, винтовка, мешочек с патронами, стол, стул, щель в окне, занавеска…

Вроде ничего не забыл.

Прокравшись на цыпочках в прихожую, старик посмотрел в дверной «глазок».

Площадка пуста. Не колеблясь больше, открыл дверь, выскользнул из квартиры и с силой придавил дверь. Услышал, как щелкнули замки. И тут же бросился вниз. А едва оказался на ступеньках подъезда, сразу сбавил темп, сгорбился и зашаркал к доминошникам. Но его ожидала новость — за столом никого не было, ни единой души. Ни игроков, ни болельщиков. Только посредине стола лежал незаконченный ряд камней да по четырем сторонам стола лежали еще не выставленные кости. Что-то срочное и неожиданное заставило игроков все бросить и убежать куда-то.

Впрочем, старик знал, куда все убежали… Конечно, к машине, конечно, на грохот взрыва.

И старик заторопился к месту события, туда, где над деревьями уже поднимался черный столб, откуда слышались возбужденные голоса. Приблизившись к толпе, он остановился, не стремясь протиснуться вперед, опасаясь увидеть нечто ужасное, ему этого не хотелось. Он и пришел только для того, чтобы заявить о себе — я, дескать, здесь, со всеми, не отлучался ни на единую минуту.

— Надо бы позвонить в милицию, — предложил он, ни к кому не обращаясь.

— Какая, к черту, милиция! — возмутился один из доминошников, обернувшись к нему. — Иван Федорович, что ты несешь! Тут в «Скорую» звонить надо, если уже не поздно.

— Да, досталось парню, — протянул он и замолчал, понимая, что не имеет права сейчас выражать сочувствие, сожаление, он вообще не имеет права говорить. Нехорошо это, подловато. И он замолчал. Главное сделано — он здесь, вместе со всеми, есть человек, который разговаривал с ним и всегда подтвердит — Иван Федорович Афонин был на месте происшествия. А вы там доказывайте, уличайте, ловите.

Не сумев сдержать себя, старик проталкивался вперед, его почему-то пропустили, будто признавали за ним право все знать. Зрелище, которое он увидел, потрясло старика. Машина, роскошный вишневый «Опель», который совсем недавно так потрясающе выглядел в прицеле его винтовки, был не просто испорчен, он был уничтожен. Развороченный зад, сорванная крыша, огонь, пожирающий обшивку, полыхающие кресла, неожиданно едкий черный дым…

И еще увидел старик — в сторонке, на траве лежал Борис, и вокруг него толпились люди, пытаясь помочь. Он не решился подойти, что-то его остановило.

— Жить, конечно, будет, — проговорил кто-то в стороне, и старик чутко уловил эти слова, с облегчением уловил — он не хотел смерти Борису. — Но… — говоривший продолжать не стал, и старик понял, что не только машина получила повреждения.

Люди вдруг заволновались, оттиснули старика в сторону — подошла машина «Скорой помощи». Тут же распахнулась дверца, выбежали санитары с носилками, им показали лежащего в траве пострадавшего. На короткое время, когда носилки проплывали мимо старика, он увидел Бориса — обгорелая щека, запекшиеся от огня волосы на затылке, обуглившееся, неживое ухо. Парень беспрестанно орал, пытался встать, повернуться…

— Да, конечно, — пробормотал старик, — сейчас тебе, детка, немножко больно, я тебя понимаю… — Это была оплошность, он и сам не заметил, что произнес эти слова вслух. Его услышала женщина, стоявшая рядом, все восприняла всерьез, она решила, что старик сочувствует парню.

— Это страшная боль, — кивнула она. — Мне пришлось как-то обжечься… Иван Федорович, это страшно.

— Гранаты возят в машинах, — твердо сказал один из доминошников. — Вот и взрываются. А вы что же хотели? Так и будет. Пельмени не взрываются. И бутылки с водкой тоже не взрываются. Гранаты! Мины! Взрывчатка! Останови сейчас на проспекте десять машин, останови! И в одной обязательно найдется оружие. С кем они воевать собрались? На какую такую войну направляются? Со своим же народом воюют. Ну, что же, на войне как на войне… Без жертв не бывает. Кто-то и пострадать должен… У него в квартире хороший бы шмон устроить… Арсенал! Помяните мое слово — арсенал там, не меньше. Что скажешь, Иван Федорович? Я прав?