Бернадетт Пэрис - Дилемма

Я СЛЕГКА НАЖИМАЮ ПЛЕЧОМ НА БРЕЗЕНТ ШАТРА, и он немного подается, затем возвращается в прежнее положение. Я нажимаю сильнее, и мне все-таки удается приоткрыть дверь сарая, чтобы хоть протиснуться внутрь.

Чего уж там, я очень люблю свой сарай, с его землистым запахом опилок, усеивающих пол. У передней стены, в которой проделано окно, выходящее в сад, расставлено несколько деревянных чурбаков разной высоты из дуба, сосны и ореха. Длинный верстак тянется вдоль всей двадцатифутовой задней стены, там и сям на нем закреплены тиски и всякие силовые устройства. На двух открытых полках – инструменты поменьше. Все это я время от времени использую. В дальнем углу – телевизор, DVD-плеер, два стареньких кресла. Иногда мы с Нельсоном приходим сюда посмотреть какой-нибудь матч или черно-белый фильм. Он поставляет пиво для холодильника и честно признается, что здесь он прячется от своей Кирин и от детей.

В другом конце сарая то, за чем я, собственно, и пришел. Я храню здесь эту штуковину с тех пор, как Марни предложила сделать Ливии сюрприз. Это метровой длины ящик, где когда-то лежал здоровенный кусок древесины – черный орех. Как только Лив уедет вместе с Кирин, мне надо будет переправить его в сад и спрятать там под столом.

Я подтаскиваю ящик к двери. И тут понимаю, что шатер все-таки поставили слишком близко к сараю и ящик не пролезет.

– Черт!

Может, разобрать ящик на части, вынести в сад и уже там собрать? Но все его стороны крепко сколочены гвоздями. Усевшись в одно из кресел, я размышляю, где бы мне, елки-палки, раздобыть другой ящик, в котором бы хватило места для Марни. Аромат древесины и лака действует на меня успокаивающе, и я ставлю ноги на скамеечку и позволяю мыслям блуждать как им заблагорассудится. Вообще-то я никогда не думал стать столяром. Когда мне было семь лет, отец повел меня посмотреть на Клифтонский подвесной мост, и с тех пор я мечтал лишь об одном – строить мосты. Поэтому, когда мне еще в юности предложили учиться в Эдинбургском университете, на факультете строительной инженерии, я с радостью ухватился за эту идею. Рождение Джоша все переменило – по крайней мере, так мне казалось в то время.

Я не пытаюсь изобретать оправдания своему тогдашнему поведению, но в ту пору мне очень нелегко было наблюдать, как Нельсон и прочие мои друзья оттягиваются в университете, а мне приходится быть, по сути, подмастерьем и заниматься тем, что меня ничуть не интересует. Уж не знаю, как меня терпел мистер Уэнтуорт (единственный, кто согласился взять меня на работу) – и Лив. Я то и дело норовил удрать в Бристоль, чтобы повидаться с Нельсоном, оставляя ее одну с Джошем и иногда пропадая целыми днями. Обосновавшись в его комнате, я прокрадывался на лекции, которые он посещал, а потом допоздна пил. В общем, я жил в то время студенческой жизнью, которой мне так не хватало. Так что я вполне понимаю, почему Лив страстно хочет устроить себе этот самый праздник. Когда тебя лишили чего-то такого, чего ты хотел больше всего на свете, эта обида на жизнь так и не забывается.

Моя книга учета раскрыта рядом на столе, и я поднимаюсь с кресла и бегло пролистываю страницы. Все заказы я автоматически вношу в компьютер, но веду и письменную документацию: в свое время на этом настаивал мистер Уэнтуорт. Я сохранил все его гроссбухи. Ему безумно нравилась сама мысль о том, что когда-нибудь кто-то будет читать о разных вещах, которые он сделал, о том, какую древесину он использовал, о примерном количестве часов, которое на это ушло, и о том, сколько он за все это брал. Он умер пять лет назад, и, хотя к этому моменту я не работал с ним уже больше десяти лет, мне по-прежнему очень его не хватает.

Почти все дерево, которое сейчас имеется у меня в сарае, уже в том или ином виде обещано заказчикам (самый крупный объект – замечательно красивый кусок шлифованного дуба – должен в конце концов стать столом для богатого банкира, проживающего в Найтс-бридже), но черный орех, мой любимец, зарезервирован для Марни. Я намерен вырезать из него скульптуру на ее двадцатилетие, которое будет уже скоро, в июле.

До ее появления на свет я и не ожидал ничего особенного. Тремя годами раньше родился Джош, и меня это так ошеломило, что за все эти три года я так и не освоился в роли отца. Но Марни зачаровала меня, едва я ее увидел. Если рождение Джоша словно бы пробудило во мне худшие черты, то появление Марни – лучшие. Она-то и научила меня быть отцом. Для этого хватило самого факта ее существования.

Когда она немного подросла, мы сильно сблизились: я полагал, что вряд ли мы когда-нибудь так же сблизимся с Джошем. После школы она приходила ко мне в сарай, садилась в одно из кресел и, пока я работал, подробно рассказывала, как у нее прошел день. Я обзавелся первым мотоциклом, когда ей было двенадцать, и она полюбила его так же сильно, как и я сам. Ливия всегда настаивала, чтобы дети ходили в школу пешком (идти было всего двадцать минут), но когда Марни стала постарше, она специально тянула с утренними сборами, а потом просила, чтобы я подбросил ее на мотоцикле, уверяя, что иначе она опоздает.

– И вообще это же дико круто – когда подкатываешь на «Триумф-Бонневиль-Т120», – шептала она мне, убедившись, что Ливия ее не услышит.

Ливия не одобряла, что я так балую Марни. Попроси меня Джош, я подвез бы и его, но он в жизни не стал бы просить, скорее остался бы в школе после уроков за опоздание. Позже, когда Марни стала ходить на вечеринки, я отвозил и забирал ее именно на мотоцикле. И она никогда не переживала насчет того, что шлем испортит ей прическу, а кожаные штаны (я настаивал, чтобы она их надевала) помнут платье. Я гордился тем, что она разделяет мою любовь к мотоциклам. Как ни странно, почему-то мне не приходило в голову, что в один прекрасный день она захочет обзавестись собственным. Вот дурак.

– Все, я решила, – объявила она мне и Лив всего месяц назад, во время одного из наших очередных видеоразговоров по фейстайму. Она сидела на своей кровати в общежитии, зажав телефон между коленями. На стене позади нее, рядом с плакатом «Сохраняй спокойствие и иди вперед», висели фотографии – мои, Ливии и Джоша, а также ее здешних друзей. Был тут и групповой снимок: она с Клео, а позади стоим мы с Робом, отцом Клео. Я вспомнил, что снято это в одной виндзорской пиццерии, куда мы их повели вскоре после экзаменов.

– Не поеду я ни в какое путешествие, когда закончу здесь все в июне, – заявила Марни. – Сразу домой.

– Почему? Зачем такая спешка? – спросила Лив, прежде чем я успел что-то ответить. Она уже несколько лет не говорила с Марни так резко. Я понимал – она беспокоится, что на Марни опять напала тоска по дому.

– Потому что я хочу нормальную долгую прогулку на день рождения.