Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

Она не представляет, как жила раньше, до появления Урсы. Теперь даже два дня без нее кажутся бесконечными. Она стала дерганой, нервной. Капризной, как мама. Раздраженной, как Дийна. Молчаливой, как Эрик. Она выполняет свои обязанности по дому со сдержанной яростью, старается побыстрее закончить с делами и сбежать из дома на мыс, откуда просматривается вся крепость и видны освещенные окна надворных построек. Весь Вардё лежит перед ней, словно раскрытая книга. Оба вечера Марен допоздна расхаживает по утесу, вытаптывая траву на вершине.

В пятницу утром Кирстен приносит им соль и оленью кровь для блодплёттара, кровяных блинов, и вести от Урсы: она вернулась. Мама не разговаривает с Кирстен. В последнее время она почти не разговаривает и с Марен.

– Пусть она все расскажет, – говорит Кирстен, стоя на крыльце. – Хочу понять, что собой представляет наш губернатор.

– Если бы ты пошла со мной к Торил, – кричит мама из дома, обращаясь к Марен. Мама взбивает масло, и, судя по глухому стуку маслобойки, оно уже стало гуще, чем нужно. – Ты бы все знала и так. Комиссар Корнет часто делится с нами планами губернатора насчет Вардё.

– Мне интересно мнение Урсулы, – говорит Кирстен. – Увидимся в воскресенье, Марен.

– Какими планами? – спрашивает Марен, возвращаясь к столу с кадкой свежей крови. На самом деле, ей не особенно хочется это знать. Стук маслобойки отдается глухими ударами в голове, и она с трудом сдерживается, чтобы не выбить пестик у мамы из рук.

– Хорошими, богоугодными планами.

Мама глядит на тряпичный крест от Торил, висящий на гвоздике на стене. Точно такой же крест она положила на крыльцо перед дверью Дийны, и через два дня Марен нашла его распущенным, мокнущим в ведре с водой. Похоже, Дийна использовала его вместо половой тряпки.

Марен не знает, когда именно в Дийне поселилась такая чудовищная неприязнь к маме. Да и ее собственная неприязнь к родной матери немногим меньше. Марен честно пытается перебороть отвращение, но смотрит на маму и видит только гноящиеся болячки в уголках ее губ, которые та постоянно трогает языком. Видит лишь узкое злое лицо, в котором так явственно проступают ее собственные черты, слышит только густой запах пота. Неужели эта та самая женщина, которая утешала маленькую Марен, когда ей было больно; которая звонко смеялась и кружила Марен по комнате, когда та сообщила, что Даг сделал ей предложение; которая так нежно и бережно приняла роды у Дийны?! Теперь даже ее дыхание – натужное, хриплое, громкое – режет Марен слух.

Она ни о чем больше не спрашивает, занимается тестом для блодплёттара. Жжение в сердце слегка унялось – теперь, когда она знает, что Урса вернулась, что она где-то рядом. Смешав кровь с мукой, Марен берет веревку, идет к краю утеса и привязывает веревку к столбу, который Эрик вбил в землю пять лет назад – специально для этой цели.

Марен спускает корзину, ее взгляд упирается в острые скалы внизу и задерживается на них на долю мгновения дольше, чем нужно. Теперь кит приходит все реже и реже, но сейчас она видит его, распростертого на прибрежных камнях, его бока судорожно вздымаются и опадают. В ноздри бьет запах соли и гнили. Марен машет рукой, гоня его прочь, и моргает, пока наваждение не исчезает.

Она привязывает к столбу вторую веревку, затянув узел потуже. Другой конец веревки обвязывает вокруг талии, подтыкает под него юбку и спускается по почти отвесной тропе к ближайшему гнезду кайры, внимательно глядя себе под ноги. Птицы кричат и взмывают ввысь, от их криков у Марен звенит в ушах. Она не торопится. Берет пять яиц из трех гнезд, тщательно выбирает: не трогает яйца меньших размеров, или с красивыми крапинками, или белые, точно сливки. Под ней плещутся волны, на море отлив. Она вспоминает, как вытаскивала из воды сына Торил, и его тело дрожало, как студень.

Она быстро взбирается вверх, собирает корзинку и возвращается в дом. Добавляет все яйца в кровяное тесто, одно за другим. Они бьются легко, крошечные кусочки скорлупы летят в миску, и Марен их вытаскивает, подцепляя ногтями. Под ними остаются темные полоски крови.

На обед Марен с мамой делят один блин на двоих. Дом наполняется запахом железа и соли. Слава Богу, за едой мама молчит. Марен знает: она вспоминает Эрика. Кровяные блины были его самой любимой едой. Марен заворачивает один блин в чистую тряпицу, чтобы занести его Дийне по дороге на мыс. Мама не возражает.

– То-то я думаю, пахнет блодплёттаром, – говорит Дийна. Она сидит на крыльце, Эрик ползает по земле у нее под ногами. Она бережно берет сверток с блином. – Видела, как ты спускалась на скалы. Ты не проверила узлы.

Она разворачивает тряпицу, подносит блин к носу, вдыхает запах.

– Можешь не благодарить, – говорит Марен, с трудом сдерживая раздражение. Она уже развернулась, чтобы уйти, но Дийна хватает ее за запястье.

– Спасибо, Марен. – Глаза у Дийны горят. Марен потрясенно глядит на нее. Она уже и забыла, как это бывает. – В следующий раз, когда пойдешь собирать яйца, скажи мне, я тебе помогу. По скалам я лазаю лучше.

Марен кивает, сглатывает комок, вставший в горле. Гладит Дийну по руке.

– Да, хорошо.

Уже уходя, она слышит, как Дийна ласково обращается к сыну:

– Иди сюда, маленький. Иди попробуй. Твой отец их любил.

По дороге на мыс Марен думает только об Урсе: придет она или нет, и что делать, если не придет. От предвкушения встречи и страха, что она не состоится, у Марен перехватывает дыхание, и когда она видит Урсу – та стоит на самом краю утеса – у Марен кружится голова, и ей приходится сбавить шаг, чтобы не споткнуться на бегу.

На секунду ее ослепляет блик солнца, отразившийся от морской глади, и ей кажется, что это не Урса, а кто-то другой. На таком расстоянии лицо видится маской, светлые волосы растрепаны ветром, глаза как две темных дыры под нахмуренными бровями. Но вот Урса улыбается, и вновь становится собой, она машет Марен рукой, и той стоит немалых усилий, чтобы не броситься к ней и не стиснуть в объятиях.

Урса улыбается, но ее взгляд напряжен. Под глазами лежат темные тени. Марен хочется их стереть, хочется прикоснуться к лицу подруги, и ей снова приходится сдерживать себя изо всех сил.

– Значит, Кирстен тебя нашла? Я не знала, сможешь ли ты прийти сразу, но мне не хотелось ждать до вечера.

– Ты что, нездорова?

– Это так очевидно? – говорит Урса. – Вчера я весь день пролежала в постели. Поэтому не сумела прийти. Надеюсь, ты не слишком долго ждала.

Марен молчит, ей не хочется говорить, как вчера она целый вечер топтала траву на утесе. Трава у них под ногами примята до сих пор, и Марен надеется, что Урса этого не заметит.

– Что с тобой? Ты заболела?

– Просто что-то с желудком. Ты мне привила простые крестьянские вкусы. – Урса улыбается слабой улыбкой. – Видимо, кухня Вардёхюса для меня уже тяжеловата. И я выпила лишнего.