Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

— Надо было тебе сегодня выйти, спеть со мной.

— Для кучки пьяных козлов? Нет уж, пусть этим профессионалы занимаются.

Стар вытащила сигарету, сунула в рот, завозилась с зажигалкой.

— А сейчас споешь для меня, если я радио включу?

— Робин спит.

Стар обняла дочь за плечи, привлекла к себе, поцеловала в темечко. На минимальной скорости они ехали по пустынному хайвею.

— Сегодня в баре был один парень… у него своя студия. Ну в долине. Так вот, он мне визитку дал и сказал, чтобы обязательно позвонила. Я думаю: это оно самое.

Дачесс зевнула. Веки у нее отяжелели, огни на обочинах слились в одну мутную полоску.

— А знаешь ли ты, Герцогиня Кейпхейвенская, что я всегда мечтала о дочери? Кстати — очаровательный бантик.

Дачесс об этом знала.

— А ты, мама, знаешь про Билли Блю Рэдли?

Стар улыбнулась.

— Твой дедушка о нем рассказывал. Я думала: сочиняет.

— Нет, Билли был на самом деле. И мы — его потомки.

Дачесс хотела снова спросить про отца. Передумала. Слишком устала сегодня для таких разговоров.

— Тебе ведь известно, что я тебя люблю?

— Еще бы.

— Нет, Дачесс, серьезно. Все, что я делаю… в смысле, все, что я имею… короче, это для вас с Робином.

Дачесс таращилась во тьму.

— Лучше бы…

— Что?

— Лучше бы была середина, мам. Люди иначе живут. Не надо вот этого — или все, или ничего, или ты тонешь, или по волнам рассекаешь. А ты просто на плаву держись — так ведь почти все делают. Потому что, когда начинаешь тонуть, ты и нас с собой на дно тянешь.

Стар вытирала слёзы.

— Я же пытаюсь. Я исправлюсь, правда. Сегодня утром уже клялась, и завтра поклянусь. Могу хоть каждый день клясться. Хочу ради тебя это сделать.

— Что именно?

— С эгоизмом распрощаться. Самопожертвование, Дачесс; в нем весь смысл. Кто собой жертвует — тот хороший.

Была почти полночь, когда они добрались до Кейп-Хейвена. Дачесс вздрогнула, увидев на подъездной дорожке «Эскалейд» Дикки Дарка.

Стар подрулила к дому. Ворота стояли открытые — значит, Дарк у них во дворе; наверное, на крыльце. Ждет. Вглядывается в пустоту, словно видит что-то среди теней. Брр, мороз по коже… Дачесс его терпеть не могла, Дарка этого. Слишком он вкрадчивый, слишком большой, и всё на нее пялится, чтоб ему. Подъедет к школьной ограде, мотор заглушит, а сам из машины не выходит. Пасет ее, словом.

— А ты сегодня разве не в ночной смене, мама?

Стар убирала офисы в Биттеруотере.

— Я… я вчера пропустила, и они сказали: можете вообще больше не появляться. Не волнуйся. Если что, устроюсь к Дарку в бар. Может, он из-за этого и приехал.

— Не хочу, чтобы ты у него работала.

Стар улыбнулась, снова достала визитку — словно некое доказательство.

— Удача решила повернуться к нам лицом.

Дачесс сгребла Робина в охапку. Какой он легонький, ее брат; ручки-ножки тоненькие… Волосы отросли, но вести его в парикмахерскую Джо Роджерса на Мейн-стрит Дачесс не может — не на что. Хорошо, что Робин слишком мал, не понимает еще насчет своей внешности, и другие дети в садике не понимают. Скоро всё изменится, и вот что она тогда станет делать?

Их общая спальня; постеры на стенах. Дачесс сама выбирала и сама клеила. Не ерунда, а всё научное — растения, животные, планеты и звезды. Робин способный, ему надо развиваться. На полке единственная книжка — про вечно голодного Макса. Робину нравится последняя глава, про ужин — из нее понятно, что о Максе есть кому позаботиться. Ради концовки Дачесс регулярно ездит на велике в Салинос, в библиотеку, продлять книжку на очередные две недели. Пара миль туда, пара миль обратно.

Из гостиной донеслись голоса. Дарк — владелец дома, у Стар нет денег на арендную плату. Дачесс достаточно взрослая, чтобы знать, чем это грозит; но и слишком юная, у нее все еще получается по-страусиному прятать голову в песок.

Мысли перекинулись на домашнее задание. В полном дерьме она окажется, если не закончит проект. Ее после уроков оставят, а этого она допустить не может. Кто тогда заберет брата? На Стар полагаться нельзя.

Дачесс решила лечь спать. Она встанет пораньше, с рассветом, и дорисует семейное древо. Подошла к окну, чуть раздвинула шторы, выглянула. Пустынная, сонная улица. Напротив — дом Милтона, крыльцо ярко освещено. Всегда Милтон оставляет фонарь, мошкара слетается, трепещут хрупкие крылышки. А вот лисица — гибкая, изящная. Миг — и пропала, пересекла грань между светом и тьмой. Взгляд скользнул чуть в сторону, к дому Брендона Рока. На тротуаре — мужчина. Смотрит на ее окно. Дачесс ему не видна — она ведь стоит за шторой. Он высокого роста; не такой громила, как Дарк, но все равно. Волосы коротко острижены, плечи сутулые — будто гордость сползла с них, съехала, как с откоса.

Дачесс легла в постель.

У нее уже и веки отяжелели, и вдруг раздался крик.

Крик ее матери.

Дачесс выскользнула из спальни с отработанной осторожностью — как и положено девочке, для которой ночные ужасы не в новинку, у которой мать крутит с самыми отпетыми из мужчин. Заперла дверь: Робин будет спать, а если даже и проснется — к утру все позабудет. Про ночь он никогда ничего не помнит.

Послышался голос Дарка — как обычно, ровный, твердый.

— Успокойся, — произнес Дарк.

Дверь они как следует не закрыли. Из щели резануло по глазам — гостиная показалась преисподней. Торшер — как прожектор, и в круге света, на ковре, распростерта Стар. Дарк сидит на стуле, прямо над ней. Смотрит сверху вниз, будто Стар — дикая, опасная тварь, только что успешно им усыпленная. Дарк — слишком крупный и для этого стула, и для их домишки в целом. И для того, чтобы Дачесс лично с ним поквитаться.

Впрочем, она знала, какие действия сейчас будут правильными. И какие из половиц скрипят, а какие — нет. Дачесс прокралась в кухню. 911 она звонить не станет — оттуда сразу пойдут данные в соцзащиту. Она набрала сотовый номер Уока, услышала шум, но обернулась слишком поздно — Дарк успел выхватить у нее телефонную трубку.

Дачесс вцепилась ему в запястье — прямо ногтями. Давила, покуда не увидела кровь. Свободной рукой Дарк взял ее за плечо, потащил из кухни. Она сопротивлялась, по дороге опрокинула столик. Словно в замедленном кино, полетели на пол фотографии, в их числе и та, где Робин был запечатлен совсем маленьким, когда его впервые отвели в садик.

Дарк возвышался над ней, нависал.

— Я тебе ничего не сделаю, а ты копов не вызывай.

Голос глухой, будто и не человеческий. Дачесс кое-что слышала о Дарке — обрывки всяких историй. Говорили, однажды на Пенсакола-стрит его один тип подрезал; Дарк беднягу из машины выволок и шарах об капот. Всмятку лицо разбил, а у самого ни единый мускул не дрогнул. Люди останавливались, загипнотизированные этой невозмутимостью.