Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

— Снова мать отличилась?.. Нет, пора, пора звонить в соцзащиту.

Казалось, голос, как и нос, в свое время сломали и не вправили. В одной руке Брендон Рок держал гантель, покачивал ею. Правая рука у него была заметно мускулистее, чем левая.

Дачесс обернулась.

Налетел ветер, распахнул полы халата.

Дачесс сморщила нос.

— Эксгибиционизм при несовершеннолетних. Я полицию вызову.

Под Брендоновым взглядом брат потащил ее прочь.

— Заметила, как у него руки тряслись? Я про Уока, — сказал Робин.

— Утром человеку всегда хуже.

— Почему?

Дачесс пожала плечами — мол, не знаю. На самом деле она знала. Стар и Уок переживают по одному и тому же поводу; наверняка Уок справляется с болью тем же способом, что и ее мать.

— Вчера мама ничего не говорила, а, Робин? Когда я у себя в комнате была?

В школе задали нарисовать семейное древо. Над ним-то Дачесс и корпела, когда Робин заколотил в ее дверь кулачками, когда закричал, что маме снова плохо.

— Она фотки повытащила — старые, на которых Сисси и дедушка.

Робин вбил себе в голову, что у них есть дедушка. Увидел на фото высокого мужчину — и всё, уже готов. Не самого дедушку, главное, а только снимок! Что из матери слова на эту тему не вытянуть, Робина и не смущало вовсе. Ему нужна была родня. Хотя бы одни имена; все равно они вроде подушки безопасности. Иначе и шагу не ступишь — страшно. Дачесс знала, о чем он мечтает. Чтоб по воскресеньям барбекю жарить с дядюшкой, чтобы с двоюродными братьями в футбол гонять — не хуже, чем ребята из класса.

— Ты слыхала про Винсента Кинга?

Они как раз переходили Фишер-стрит. Дачесс взяла Робина за руку.

— Почему ты спрашиваешь? Что тебе известно?

— Что он убил тетю Сисси. Тридцать лет назад. В семидесятые, когда каждый дядька ходил с усами, а мама причесывалась по-другому, чем как сейчас.

— Сисси нашей тетей не была.

— Была, — просто сказал Робин. — Она совсем как ты и мама. Вы трое почти одинаковы.

Дачесс добывала информацию по крупицам. Занималась этим последние несколько лет. В дело шло все — пьяный лепет матери, архивы в библиотеке окружного центра Салинас. И местная библиотека — Дачесс там всю весну трудилась над семейным древом. Линию Рэдли проследила в глубь времен. Уронила книгу на пол, обнаружив свое родство со знаменитым Билли Блю Рэдли. Так и не пойманным, кстати. Повод для затаенной гордости, нечто особенное — этим Дачесс козырнет, когда настанет ее очередь выйти к доске. Зато со стороны отца — большущий вопросительный знак. Вроде крючка, которым пытаешься вытянуть из матери правду, а вытягиваешь скандал. Не раз, а целых два раза мать ложилась с мужчиной, дважды беременела, родила двоих детей, которым светит всю жизнь недоумевать, чья кровь струится в их жилах. «Шлюха» — это слово, произнесенное едва слышно, на выдохе, вылилось для Дачесс в целый месяц домашнего ареста.

— Ты знаешь, что его сегодня из тюрьмы выпустят? — Робин говорил почти шепотом, будто страшную тайну раскрывал.

— Кто тебе сказал?

— Рикки Тэллоу.

Мать Рикки Тэллоу работала диспетчером в полицейском участке.

— Что еще сказал Рикки?

Робин стал глядеть в сторону.

— Отвечай, Робин.

Раскололся он на удивление быстро.

— Что Винсента Кинга надо было поджарить. Но тут мисс Долорес услышала и накричала на Рикки.

— А ты знаешь, как это — поджарить?

— Нет.

Дачесс опять взяла брата за руку — они пересекали Вирджиния-авеню. Здесь участки с домами были попросторнее. Кейп-Хейвен уверенно подбирался к океану; недвижимость с каждой следующей пляжной линией падала в цене по законам обратной пропорциональности. Насчет своего дома Дачесс не питала иллюзий — дом стоял на самой удаленной от пляжа улице.

Они с Робином влились в толпу, которая приближалась к школе. Дачесс уловила шепот — что-то про ангелов и предопределенность.

У школьных ворот она еще раз пригладила Робину волосы и проверила, правильно ли застегнуты пуговки его рубашки.

Садик находился сразу за Хиллтопской средней школой. Большую перемену Дачесс, как обычно, проведет возле забора, который разграничивает школьный двор и игровую площадку для малышей. Она должна отслеживать Робина. Тот будет ей махать и улыбаться; она будет жевать сэндвич и смотреть в оба.

— Веди себя хорошо.

— Ага.

— Про маму никому ни слова.

Дачесс обняла брата, поцеловала в щеку, дождалась, пока появится мисс Долорес, пока заметит Робина. Лишь убедившись, что брат под опекой воспитательницы, Дачесс направилась к школе, нырнула в толпу ребят.

На крыльцо, где вокруг Нейта Дормена тусовались подлипалы, Дачесс всходила с низко опущенной головой. Не сработало. Нейт — воротник рубашки торчком, рукава закатаны, видны жилистые предплечья — буквально вырос перед ней.

— Говорят, мамаша твоя снова в дерьмо вляпалась.

Подлипалы заржали хором.

Дачесс резко подняла взгляд.

Нейт не стушевался.

— Чего вылупилась?

Она все смотрела ему в глаза. Потом отчеканила:

— Я — Дачесс Дэй Рэдли, и я вне закона. А ты, Нейт Дормен, — трусливый койот.

— Психопатка.

Дачесс сделала шаг вперед. Заметила, как судорожно сглотнул Нейт.

— Еще слово о моей семье вякнешь — башку тебе оторву, ублюдок.

Нейт попытался рассмеяться. Не очень-то у него получилось. О Дачесс он всякого наслушался. Субтильная, со смазливой мордашкой — это верно. Зато если разъярится — знай держись. Тогда и приятели не вступятся.

Дачесс проследовала в открытую школьную дверь. До нее донесся шумный выдох Нейта Дормена. Дачесс не оглянулась — Нейт мог заметить, что у нее глаза красные после очередной мучительной ночи.

Целую милю продолжалась застывшая пляска утесов, обреченных эрозии. Далее шоссе выныривало к бухте, огибало ее по самому краю, чтобы скрыться в дубовой роще на Клируотер-Коув. Уок удерживал скорость — тридцать миль в час, не больше.

Простившись с Дачесс и Робином, он поехал к дому Кинга. Сгреб листву с дорожек, собрал мусор во дворе. Обычное его еженедельное занятие в последние тридцать лет.

Оттуда направился в полицейский участок. Отметился у Лии Тэллоу, диспетчерши. Собственно, только они двое и работали. Уок за всю жизнь ни дня не пропустил. Готов был сорваться по первому звонку. За сменой времен года, за приездом-отъездом курортников наблюдал из окна. Периодически ему оставляли объемистые корзины — на добрую память. Вино, сыр, шоколад… Тем не менее что ни год, в брючном ремне приходилось буравить новую дырку.

Правда, была еще одна сотрудница, на полставки — Лу-Энн. Являлась, если в ней возникала нужда, — например, когда в их краях проходили парады, шоу всякие. Или просто когда домашние хлопоты до воя опротивеют.