Сара Пирс - Санаторий

«Белла Тола».

Адель как раз смотрит на гору через широкое окно. Зазубренная вершина пронзает небо. Запоминающийся вид. Одно из ее последних восхождений, прежде чем Адель забеременела Габриэлем. В августе 2015 года.

Она помнит все: солнце, безоблачное небо. Солнцезащитные очки в яркой оправе. Как врезалось в бедра альпинистское снаряжение. Прохладный серый камень под пальцами. И высоко над головой – загорелые ноги Эстель, согнутые в немыслимой позиции.

Ее сын Габриэль, теперь уже трехлетний, родился в следующем июне в результате краткого романа со Стефаном, однокурсником и любителем гор, на выходных в Шамони. Тогда все и закончилось – альпинизм, туризм, учеба в школе бизнеса, веселые попойки с друзьями.

Адель безмерно любит сына, но иногда пытается вспомнить, кем была прежде. Мир ее прошлого ныне разобран на детали и собран заново, став чем-то совершенно иным.

Ответственность. Тревоги. Последние напоминания об оплате, копящиеся в стопке на столе. Нынешняя работа, ежедневная рутина: сменить простыни, протереть поверхности, засосать пылесосом мусор чужой жизни.

Адель тяжело вздыхает и нагибается, чтобы воткнуть пылесос в розетку. Выпрямившись, она оглядывается. Много времени это не займет, решает она, оценивая ущерб.

Адель нравится эта часть работы, когда она рассчитывает необходимое время и усилия. Это искусство – часть процесса, необходимая, чтобы занять мозг.

Взгляд скользит по минималистичной обстановке: кровать, низкие кресла, абстрактные завитки картины на стене слева, шерстяной плед приглушенных тонов.

Не так уж плохо.

Эти люди были аккуратны. И осторожны. Кровать едва смята, уложенные в ногах пледы нетронуты.

Единственный бросающийся в глаза беспорядок – полупустые чашки на ночных столиках и черная куртка на кресле в углу. Адель изучает вышитую эмблему на рукаве. Moncler. Стоит не меньше трех тысяч франков.

Адель всегда считала, что подобная небрежность – вот так забыть куртку на кресле – приходит с богатством. И с комнатами так же. Большинство постояльцев как будто и не замечают утонченных деталей, которые создают роскошный интерьер: безупречную мебель, мрамор в ванных комнатах, стеганые ковры ручной работы.

Ей всегда приходится иметь дело с результатом чьей-то беспечности – пятнами на простынях, прилипшей к ковру едой. Адель вспоминает сморщенный и скользкий презерватив, который выудила из унитаза на прошлой неделе.

Мысль об этом царапает и саднит. Адель отбрасывает ее и сует в уши наушники. Во время работы она всегда слушает музыку и синхронизирует задачу с ритмом.

Ее любимый стиль – олдскульный рок, хеви-метал. Guns N’Roses, Slash, Metallica.

Она уже готова включить музыку, но останавливается, замечая перемену за окном – небо потемнело, стало однородного и грозного свинцово-серого цвета, что обычно предшествует сильному снегопаду. Снег уже идет, собираясь в сугробики на вывеске отеля и на припаркованных перед ним машинах.

В грудь впиваются крохотные иголки беспокойства. Если снегопад усилится, будет трудно добраться домой. В другой вечер это не имело бы значения – в детском саду гибкое расписание, – но сегодня Габриэля на неделю забирает отец.

Адель нужно быть дома, чтобы попрощаться, хотя слова прощания всегда застревают в горле под бесстрастным взглядом Стефана, который уже держит за руку Габриэля.

Каждый раз, когда Габриэль уезжает, ее охватывает темный, иррациональный страх, что он может не вернуться или не захочет возвращаться, что он выберет Стефана.

Адель видит свой страх в отражении на стекле. Ее темные волосы забраны на затылке в высокий хвост, открывая узкое лицо и прищуренные в тревоге миндалевидные глаза. Она отворачивается. Смотреть на себя такую, с мрачными, искаженными чертами, – все равно что заглядывать в самые темные уголки души.

Она снова смотрит на телефон и уже готова нажать на плей, как вдруг уголком глаза замечает что-то на балконе.

Что-то блестит в снегу.

Адель заинтригована и открывает дверь.

В комнату врывается ледяной воздух и крохотные снежинки метели. Адель выходит на балкон и подбирает находку.

Браслет.

Покрутив его в ладони, она видит, что он медный, похож на те, которые носят от артрита. Внутри выгравированы крохотные цифры.

Наверное, браслет принадлежит кому-то из постояльцев. Адель решает положить его на ночной столик, чтобы они увидели его, когда войдут.

Адель возвращается в комнату и закрывает за собой дверь. Кладет браслет на ближайший ночной столик и снова бросает взгляд на метель, вихри которой кружатся на балконе.

Если она опоздает, Стефан может ее и не дождаться. А если она вернется в пустоту молчаливой квартиры, это будет грызть ее, пока Габриэль не вернется домой.

– Элин, ты собираешься выходить из…

Последнее слово Уилла заглушает хлопающий на ветру флаг.

С неба валят здоровенные хлопья снега, падая на лицо. У Элин сосет под ложечкой. Несмотря на присутствие Уилла и стоящий прямо перед ней отель, она остро ощущает свое одиночество в этой глуши. Дорога из города заняла больше полутора часов. С каждым движением минутной стрелки серпантин уводил их все выше в горы, и Элин не могла избавиться от нарастающего беспокойства.

Поездка заняла больше времени из-за снегопада, но Элин все равно остро осознает тот факт, что они далеки от цивилизации. Помимо отеля, она видит только массивный лес, снег и темную громаду вздымающихся гор.

– Элин? Ты идешь?

Уилл уже идет к отелю, тащит чемоданы по снегу.

Она кивает и крепко стискивает ремешок сумки. Стоя здесь, перед отелем, она ощущает странные колебания воздуха, не имеющие отношения к снегопаду.

Элин озирается. Дорога и парковка пусты.

Никого.

Все пассажиры фуникулера уже зашли внутрь.

Все дело в отеле, решает она, поглощая взглядом массивное белое здание. И чем дольше она смотрит, тем сильнее ощущает напряжение.

Какую-то аномалию.

Она не замечала этого в присланном Айзеком буклете. Но те фотографии делали с большого расстояния, догадывается она, чтобы подчеркнуть впечатляющий фоновый пейзаж: заснеженные пики и лес из белых, заиндевевших елей.

Фотографии не подчеркивали, насколько сурово выглядит здание. А сомневаться в его прошлом не приходится. В самой архитектуре есть что-то брутальное и больничное, дух закрытого учреждения живет в строгих линиях, резких прямоугольных плоскостях и фасадах, в модернистских плоских крышах. И повсюду стекло – вызывающие головокружение стеклянные стены, позволяющие смотреть сквозь них.

И все-таки есть какой-то диссонанс с этим больничным видом, думает Элин, заходя в дверь, незаметные на фотографии в буклете детали: резные балюстрады и балконы, прекрасная длинная веранда на первом этаже.