Элиза Джейн Брейзер - Если я исчезну

Мне нравится разглядывать твои домашние задания. Нравится история, которую они рассказывают. Их аккуратность. Отсутствие помарок. Совершенство. Все это подтверждает: все ошибались на твой счет. Ты не лгунья. Ты не королева трюков, не ложно обвиняемая и не пропавшая девушка. У тебя все хорошо, жизнь устроена и спокойна. А затем ты переходишь в старшую школу. Я замечаю общее ослабление, постепенный спад, настолько постепенный, что его сложно не упустить. На полях появляются каракули, рисунки, цветы с лепестками в форме сердечек, повторяющиеся объемные буквы «S» и одно и то же тщательно нарисованное изображение лошадиной головы. Твои ответы по-прежнему верны, а на тестах по-прежнему стоят пятерки и пятерки с плюсом, но конспекты становятся более расплывчатыми, а на полях все чаще мелькают послания:

Хочешь прийти ко мне домой после школы? Да / Да

Ответ другой рукой: А твоя мама будет дома?

Снова ты: Она ВСЕГДА дома.

Хахаха бля

Я пролистываю страницы с узорами и с играми «Узнай свое будущее», где в качестве потенциальных будущих мужей перечислены знакомые мне имена:

Гомер

Морони 1

Морони 2

Я угадываю твою партию, потому что ты пропускаешь этот ход, в то время как твоя подруга (очевидно, Клементина) каким-то образом каждый раз оказывается с Гомером.

Как вдруг: « Куда она делась? » Эти слова написаны карандашом на полях в твоей тетрадке по истории, затем стерты, но их все же видно. Потом: « Фло, Фло, Фло », снова карандашом, снова стерто. Перед глазами у меня все плыло, но теперь я снова вижу отчетливо. Я усердно вглядываюсь в твои конспекты и внутри темы «Реконструкция» обнаруживаю заметки о твоем первом деле. «Я знала, что она встречается с кем-то, но она не сказала мне с кем. 23 июля, 5 августа и 19 сентября она сказала родителям, что останется переночевать у меня».

Записи по этому делу продолжаются какое-то время. Ты описываешь все в деталях, которые ты всегда так хорошо подмечала и раскрывала. «В последний раз ее видели с Рэйчел Бард, Клементиной Этуотер и Тасией Ле Крус». В груди у меня все трепещет. Ты указываешь возраст Флоренс, цвет ее глаз, цвет волос, приблизительный вес, особые приметы. Ты напоминаешь себе: «Передай эту информацию в полицию». Тебе было всего четырнадцать, и ты уже пыталась раскрывать убийства и спасать людей. Ты уже погружалась в детали.

Я продолжаю листать, но твои конспекты становятся все короче. На место конспектам приходят заметки о Флоренс. Твой стиль меняется. Почерк становится более свободным. Но тебе на это наплевать. Грязи в работах все больше и больше. Твои оценки падают: четыре, три, три, два, не закончено, не по теме. На полях ты рисуешь девочек, в чьих волосах цветы с сердечками. Ты рисуешь облако для диалога и внутри пишешь «ПОМОГИ» декадентским, замысловатым шрифтом. Ты вырываешь полоски бумаги, похожие на порезы на запястьях, и, сильно нажимая на ручку, закрашиваешь образовавшиеся дыры.

Для тебя нет места. Для меня нет места. Если ты женщина, тебе негде выразить свои чувства.

Ненавижу быть девочкой.

Я вспоминаю, что тебя попросили уйти из школы. Ты наверняка слишком выделялась в такой маленькой школе, как школа в Хеппи-Кэмпе. Твое мировоззрение могло казаться заразительным. Я помню, как вела себя Тасия: словно ты была хворью, которую нужно было искоренить.

Флоренс мертва, и никого это не волнует.

Я лежу без сна в твоей постели и думаю твои мысли, пока не всходит солнце. Я чувствую запах бекона и яичницы, вспоминаю, что на твоей двери нет замка, и быстро одеваюсь.

Я завтракаю с твоими родителями, а затем приступаю к работе. Я кормлю лошадей и объезжаю их. Я возвращаюсь пораньше, чтобы попытаться прокрасться к компьютеру, но твоя мать уже там, словно поджидает. Она приготовила мне обед – бутерброд, который и по вкусу и по цвету отстой. Она и твой отец держат меня в заложницах, рассказывают мне невероятные истории о несчастных случаях при вырубке леса, об экспедициях по охоте на снежного человека, словно я гостья, которой они рекламируют свою семейную идиллию в дикой природе. Я спрашиваю, где Джед, и твой отец говорит мне, что он чинит раковину в одном из верхних домиков.

После обеда я иду туда, чтобы вымыть окна. У меня еще осталась неоконченная работа внизу, но мне все равно: я хочу поговорить с Джедом. Мне нужно обсудить с ним события прошлой ночи.

Я нахожу его лежащим на полу ванной комнаты в самом дальнем домике. На нем желтые резиновые перчатки, а вокруг него разбросаны засаленные инструменты.

– Что ты здесь делаешь? – Он поднимает руку, чтобы убрать с лица волосы, но вспоминает про перчатки. Вместо этого он тянется к черной бутылке и жадно отпивает, так что у меня не остается никаких сомнений касательно ее содержимого.

– Что это было вчера вечером?

– Ась?

Глаза у него красные, щеки розовые. Я вспоминаю, что мы переспали, и меня обуревает чувство стыда. Он всегда выглядел таким пьяным? Я чувствую сожаление, которое испытываю всегда, как пересплю с мужчиной. Как будто, даже несмотря на то что я сама этого хотела, меня все равно обманули каким-то образом и все произошедшее было лишь следствием того, что он мужчина.

– Ты сказал, что сделал что-то плохое. А потом что-то о Рэйчел, – напоминаю я ему.

Он снимает перчатки, откидывает волосы назад, обнажив тем самым темный пурпурный фингал под глазом.

– Что случилось с твоим лицом?

Он проводит рукой по щеке, дотрагивается до чувствительного места и передергивается:

– Что ж, товарищ полицейский, я такого не припоминаю.

Он сидит на полу в ванной, пьяный в хлам посреди дня, и при этом умудряется сохранить флер непринужденности. От него пахнет виски и мужчиной. Думаю, если бы мы поменялись местами, если бы я была в зюзю среди бела дня, то выглядела бы отвратительно. Когда я высказываю законные опасения, люди считают меня сумасшедшей. Когда я одна, люди думают, что со мной что-то не так. Джед неуклюже развалился на полу – и все равно выглядит сексуально. Я все еще чувствую, что это мне нужно произвести впечатление на него .

Он улыбается, как будто вспоминает то, что я хотела бы забыть:

– Думаю, я был немного пьяный вчера вечером.

– Ты и сейчас выглядишь довольно пьяным.

Он хмурится; алкоголь делает его реакцию резкой и детской.

– Кто-то ворвался в мой дом. Кто-то, твою мать, шарился по вещам моей жены. У меня был повод расстроиться.

– Ты делаешь хуже только себе.

Он снова хмурится, его глаза пытаются сфокусироваться на мне. Он улавливает общее настроение.

– Это ты была в моем доме.

Мне становится трудно дышать. Я могла бы солгать, но знаю, что должна была рассказать ему давным-давно: