Джон Маррс - Тьма между нами

Два года назад

Новый терапевт сидит напротив и внимательно изучает мою карточку на компьютере. Он как минимум лет на десять моложе меня, и у него к волосам прямо над ухом прилипло что-то белое размером с горошину, похожее на неразмазанное средство для укладки. Так и тянет наклониться и взъерошить ему волосы.

Это первое мое посещение врача с тех пор, как я перестала ходить в больницу, где работает мама. Думаю, она в курсе, что я забрала оттуда документы, хотя никто из нас ни разу не поднимал эту тему. После того как мать саботировала план усыновления, я не хочу, чтобы она знала о моей жизни или копалась в моих записях.

Пропасть, образовавшаяся между нами, даже глубже, чем после ухода папы. Я во всем себя ограничиваю и постоянно экономлю, стараясь скопить немного денег и поскорее съехать: убраться к черту из этого дома, подальше от нее. Неудача с усыновлением очень сильно меня ранила, я даже сама не ожидала такой горечи. Вот уже несколько месяцев я живу словно в непроницаемом черном тумане. Доктор Келли — моя последняя надежда.

И надо отдать ему должное: несмотря на молодость, он ведет себя с тактом и деликатностью опытного врача и не пропускает мимо ушей мои жалобы на беспросветное уныние.

— Давно это у вас? — спрашивает он.

— Уже несколько месяцев.

— Мысли о самоубийстве появляются?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда. Я не хочу себя убивать.

— Испытываете желание причинить себе вред?

— Нет.

— Часто выходите из дома, чтобы отдохнуть и пообщаться?

Мне хочется солгать и сказать «да» — неприятно признаваться, что я все вечера напролет просиживаю перед телевизором с матерью, на которую до сих пор злюсь.

— Нет, — честно признаюсь я.

Доктор осторожно спрашивает, что могло стать причиной такого подавленного состояния. Говорю правду: мне уже тридцать шесть лет, и я не состоялась в жизни. Про смерть Дилан и неудачную попытку усыновления ему знать необязательно.

Он снова отворачивается к экрану.

— Я вижу, вы очень рано пережили менопаузу. Серьезный диагноз. Вам удалось тогда разобраться со своими эмоциями?

Поразмыслив, понимаю, что нет. Я просто смирилась с обстоятельствами, собралась и стала жить дальше без Джона и Дилан.

— Наверное, нет.

— Почему вы хотите, чтобы я прописал вам антидепрессанты?

— Потому что у меня не осталось других вариантов… — Я вздыхаю. — Как я ни старалась, у меня не получается выбраться из этой ямы самостоятельно.

После того как целый год выпал из моей жизни из-за сильнодействующих антидепрессантов, которые мне пришлось пить, чтобы справиться со смертью Дилан, я долгое время избегала вообще всех лекарств — даже от простуды и кашля. Так что для меня это действительно крайняя мера. Слова Мэгги о том, что я не способна справляться с трудностями и выдерживать напряжение, ударили по больному. И заставили задуматься: а вдруг я действительно лишена механизмов выживания, которые помогают обычным людям (не таким неполноценным, как я) принимать неизбежные, ежедневные неудачи и разочарования. Может, именно поэтому я никогда не пыталась найти папу — просто боялась быть отвергнутой им во второй раз?

— Вы не думали об участии в групповых занятиях? Очередь для записи на них, конечно, большая, но все же покороче, чем на индивидуальные консультации. Я дам вам направление.

— Понимаете, я довольно закрытый человек и предпочла бы разобраться с этим сама.

Вижу, что врач колеблется.

— Большая доза не нужна, — убеждаю я, когда он начинает печатать что-то на компьютере. — Мне прописывали сильные антидепрессанты в подростковом возрасте, и я тогда почти на год выпала из жизни.

— Когда это было?

— В середине девяностых.

Доктор Келли качает головой.

— Таких побочных эффектов быть не должно, — возражает он. — Потерю памяти могут вызывать только препараты на основе лития и вальпроевой кислоты, но они назначаются исключительно при таких состояниях, как биполярное расстройство. Вы уверены, что принимали именно антидепрессанты?

— Да. Почти десять месяцев.

— В вашей карте об этом нет ни слова.

Я хмурюсь.

— Их прописал доктор Кинг.

— Судя по записям, в то время, около трех лет подряд, вы вообще не обращались к врачу.

В недоумении я откидываюсь в кресле.

— Вероятно, я неправильно рассчитала время… — говорю неуверенно.

Доктор Келли вручает мне рецепт.

— Все же настоятельно рекомендую вам подумать о консультации. Иногда бывает полезно открыть то, что там заперто, — добавляет он, хлопая себя по макушке.

Благодарю его и ухожу, обещая подумать над его словами.

Вечером, когда мы сидим с мамой перед теликом и она хихикает над дурацким шоу, у меня в памяти всплывают слова доктора Келли о том, что в моих медицинских записях нет никаких упоминаний о депрессии, пережитой в подростковом возрасте.

В течение долгих лет я верила, что после родов мама вызвала на дом доктора Кинга и он, оценив мое состояние, выписал сильнодействующие лекарства, а потом наблюдал за ходом лечения. Однако теперь, перебирая обрывочные воспоминания о тех временах, понимаю: я не видела его у нас дома и не разговаривала с ним по телефону. Просто поверила маме на слово. И пила таблетки из страха, что меня могут отправить в психушку. Выходит, она лгала мне все эти годы? «Нет, — говорю себе, — не может быть. Зачем? Она, наверное, и сама не понимала, какие сильные таблетки мне назначили». Очень хочется в это верить, но факты говорят об обратном.

От тяжелых подозрений отвлекает оповещение в «Фейсбуке»: какой-то незнакомец прислал запрос на добавление в друзья. Недолго думая, я нажимаю отказ — сейчас не до флирта. К тому же нечестно затягивать постороннего ничего не подозревающего человека в свой черный туман.

Два года назад

Я сижу в одном из залов библиотеки и туплю в телефоне, когда снова появляется запрос в друзья. На этот раз отношусь к нему внимательнее: откладываю в сторону принесенный из дома обед и открываю профиль незнакомца. Аватарка та же, что и вчера. Имя — Бобби Хопкинсон. Общих друзей нет. И откуда он взялся, такой настойчивый? Перепутал меня с кем-нибудь?.. Любопытство берет верх, и я нажимаю «Принять». В конце концов, если что-то пойдет не так, в любой момент его заблокирую.

В социальных сетях я сижу нечасто, и то в основном по работе — меня попросили вести страничку библиотеки в «Твиттере» и «Фейсбуке», и я согласилась, хотя и без особого энтузиазма. За личной страницей в «Фейсбуке» почти не слежу — так, захожу проверить раз месяц. Зарегистрировалась много лет назад и одно время выслеживала бывших одноклассниц в надежде, что их жизнь сложилась так же неудачно, как и моя. К сожалению, в большинстве случаев их профили оказывались завалены фотографиями мужей, детей, красивых домов и солнечных отпусков. Почти всех я заблокировала, чтобы они не могли выйти со мной на связь, если им вдруг вздумается.