Джон Маррс - Тьма между нами

«Бесплодие. Ранняя менопауза», — повторяю я несколько раз подряд, чтобы убедиться, что это не плод моего воображения и не помутнение разума из-за усталости и стресса последних дней. Открывшаяся правда настолько чудовищна, что я откладываю ее осмысление на потом.

Уже собираюсь закрыть чемодан, когда мой взгляд падает на упаковку, отличающуюся от остальных. «Клозтерпан». Снова лезу в интернет и выясняю, что это препарат для прерывания беременности. «Быстрый и безопасный аборт в домашних условиях». Его, должно быть, мама и дала мне, когда я забеременела в первый раз. Не природа забрала у меня ребенка, а она.

Ошеломленная, раздавленная и лишенная всяких ориентиров, я опускаюсь на пол. Мама убила моего первого ребенка, отдала чужим людям второго и лишила шанса родить снова, сделав бесплодной… По щекам текут слезы, и у меня нет ни силы, ни желания их сдерживать.

Темное облако, нависавшее надо мной в последние недели, поглощает меня целиком. Не хочу оставаться здесь ни секундой дольше. И мне не нужна правда, потому что от нее слишком больно. Я готова ползти вверх на четвереньках, чтобы навсегда запереться в своей спальне.

И все же последним усилием воли заставляю себя продолжить. Открываю второй чемодан и среди непонятного тряпья нахожу коричневые конверты с документами. Помимо свидетельства о рождении Дилана, там оказывается весьма любопытная бумага — отчет социального работника.

«В ходе нескольких посещений Маргарет четко дала нам понять, что ее сын был незапланированным и нежелательным. Она упорно отказывается от любых возможностей воссоединения с ним, объясняя это тем, что она замужем, а ребенок родился в результате внебрачной связи. Ее муж находится в длительном отъезде по работе, и она не хочет, чтобы по возвращении он узнал о ребенке. Несмотря на все наши усилия, она отказывается оставить сына и утверждает, что не изменит своего решения».

Судя по дате, все эти встречи и обсуждения происходили в нескольких метрах от меня, когда я лежала под препаратами в своей комнате.

Осталось два чемодана. Не хочу их открывать — с меня и так достаточно, — но все же продолжаю и, по счастью, нахожу там лишь старую одежду. Пахнущие плесенью рубашки, джинсы, футболки, нижнее белье, носки, пальто и ботинки скомканы и распиханы как попало, как будто в спешке. А среди вещей — больше дюжины белых конвертов, надписанных моей рукой и адресованных отцу. На все наклеены марки, но нет почтовых штемпелей. Мама и не думала никуда их отправлять.

Уже собираюсь закрыть последний чемодан, когда до меня доходит, что в нем только мужская одежда. И тут мне в глаза бросается куртка. Любимая папина джинсовая куртка. Помню заплатку на локте, которую мама пришила, когда он зацепился за забор из колючей проволоки. Вот его кроссовки, вот рабочие галстуки, теплое пальто… В кармане пальто что-то есть. Паспорт и бумажник. В бумажнике 65 фунтов вышедшими из употребления банкнотами, кредитки с истекшим сроком действия и водительские права. Как же так? Почему он все это оставил? Почему бросил даже клюшки для гольфа? Нельзя уйти, ничего с собой не взяв.

Получается, он и не уходил…

Два года назад

Меня прошибает холодный пот. Опираюсь ладонями в пол, чтобы не упасть, и делаю глубокий вдох, но перед глазами все плывет в черно-красном мареве. Я сжимаю кулаки и стараюсь не потерять сознание.

Собравшись с силами, встаю и, все еще дрожа и цепляясь за перила, взбираюсь по ступенькам. Кухонные часы показывают 3:39 утра, скоро начнет светать. Подсвечивая себе фонариком на телефоне, отпираю заднюю дверь и выхожу во двор. На улице тихо; слабый свет луны освещает дорожку, ведущую к цветочной клумбе в конце сада.

Раковины улиток хрустят под ногами, когда я иду к своему святилищу — месту, где в течение двух десятилетий оплакивала погибшую дочь, которой, как оказалось, и не было. Узнав об этом несколько дней назад, я решила, что клумба пуста. Теперь молюсь, чтобы это так и было.

Беру из сарая лопату и начинаю копать. Меня трясет от волнения, однако я методично кидаю землю, смешанную с остатками цветов и корнями. Каждый раз, когда металл бьется обо что-то твердое, я замираю, приглядываюсь и выдыхаю, лишь убедившись, что это не кость.

По лицу течет пот, непривычные к тяжелой физической работе руки горят, но я не останавливаюсь. А потом лопата вдруг во что-то утыкается. Свечу фонариком в яму, поднимаю коричневое волокно и растираю его между пальцами. Набивка пухового одеяла. Оно сгнило, и полуразложившиеся почерневшие перья напоминают крылья падшего ангела.

Чтобы сдержать крик, я зажимаю рот грязной рукой, оставляя на губах слой песка. Выбора у меня нет: я должна увидеть, что внутри. Надеюсь и молю Бога: там не то, о чем я думаю, — не то, чего мать меня лишила. Я приседаю, разрываю ленту, скрепляющую остатки одеяла, и разворачиваю его. Свет выхватывает что-то знакомое. Протягиваю руку и смахиваю грязь — папины ключи от дома и брелок с моей школьной фотографией, который я подарила ему на День отца. Я беру их и опускаю в карман.

Потом разбрасываю землю и камни руками, пока из бледных очертаний не складывается грудная клетка взрослого человека.

Я стою над телом своего пропавшего отца.

Когда я захожу к ней, она лежит на кровати, повернувшись к телевизору, но, похоже, его не смотрит, а думает о чем-то своем.

Мне нетрудно прочесть ее мысли, ведь мои в последнее время заняты тем же самым. За образом кровного врага стал вновь проглядывать образ матери, теперь уже старенькой и уязвимой. И мне от этого не по себе.

Она вздрагивает, когда я говорю «привет», и хмурится.

— Я не ждала тебя. Мы ужинали вчера вечером.

— Знаю. У меня тут кое-что есть…

Поднимаю пакет из супермаркета, который держу в руке. Мэгги смотрит на него с недоумением, не понимая, какой реакции я от нее жду.

— Подвинься, — командую, и она приподнимается на кровати.

Вываливаю на одеяло гору свертков и коробочек. Мэгги надевает недавно отремонтированные очки для чтения и начинает перебирать их, читая этикетки.

— Облазила весь интернет в поисках альтернативных методов лечения рака груди, — объясняю я. — Оказывается, существует много разных средств: ромашка, омега-3, пробиотики, зверобой, имбирь… Их рекомендуют на куче сайтов — значит, что-то в этом есть.

— Мне еще не поставили диагноз.

Я не обращаю внимания на ее слова.

— Исследование, проведенное университетом Колорадо, показало, что могут помочь эхинацея, чеснок, куркума и льняное семя, поэтому я собираюсь чаще использовать их в приготовлении еды. И еще я купила тебе термос, чтобы ты пила зеленый чай. В нем много антиоксидантов.