Меган Миранда - Последняя гостья

Мне представилась Сэди с маркером в руке и колпачком в зубах.

Тот момент, когда она выпрямилась и обвела взглядом мой пустой-пустой дом. Место одинокого существования, которое я собиралась оставить ради чего-то нового. Грант стоял под окном, отвернувшись от него, поставив одну ладонь на бедро, а другой держа телефон возле уха. В доме было тихо. Сэди словно оторопела на миг, сжала губы, будто эмоции могли выплеснуться в любую секунду. Казалось, она впервые увидела меня не так, как прежде. «Все будет хорошо, Эйвери».

И в тот момент — в выпотрошенном доме, который я чуть было не потеряла, чувствуя себя так, будто я наконец пробила себе путь хоть куда-то, — я ей поверила.

В то время все они казались такими великодушными. Но весь прошлый год я провела здесь, на утесах, совсем одна, и компанию мне составляли лишь призраки. Сэди на моем пороге, как в последний раз, когда я видела ее. Моя мама, шепчущая мне на ухо, спрашивающая, что я вижу.

Так я и продолжала вглядываться в прошлое, пытаясь понять, в какой момент все пошло наперекосяк. При этом я всякий раз начинаю с самого начала.

Вижу, как Грант и Бьянка смотрят на Сэди, которая привела меня к себе домой. Представляю, как они заводят расспросы в городе, упоминают мое имя, слушают, что им рассказывают, узнают все, что только можно узнать. Наблюдают, как нить, связывающая меня с Сэди, становится тугой и прочной. Интересно, боялись ли они, что их дочь затянет в мой мир точно так же, как в их мир затягивало меня. Наверняка они понимали, что единственный способ не дать дочери сбиться с пути и сохранить контроль над ней — перетащить к себе и меня.

Вот что упускали из виду все остальные, гадая, чем я занимаюсь в доме Ломанов. Слухи, которыми они обменивались, были заблуждениями — впрочем, как и мои оправдания. То, в чем я поначалу усматривала великодушие, со временем начало восприниматься как попытка контроля. Как истинный вкус положения Сэди Ломан. Красивой марионетки на ниточках. Нечто способное подтолкнуть ее к краю.

А что для этого требуется — купить твой дом и поселить тебя здесь. Спонсировать твою учебу, в некотором роде руководить тобой. Дать тебе работу, следить за тобой, проложить тебе путь.

Мой дом — твой дом. Твоя жизнь — моя жизнь.

Здесь не будет ни замков, ни секретов.

Перед уходом я внесла в телефон Сэди лишь одно изменение. Выполнила только одно удаление, рассудив, что его не заметят.

Прежде чем отключить телефон, я удалила из настроек один из отпечатков пальцев.

Вести машину до полицейского участка — почти то же самое, что и до пристани. Дорожные заторы из машин и пешеходов в центре города. Толпы зевак повсюду, откуда виден океан, и в озелененной зоне отдыха. Пришлось пробираться сквозь все это, чтобы достичь здания на склоне холма у самой окраины района пристани.

Я свернула на парковку, с которой была видна пристань внизу — сплошь гладкий белый камень и оконные стекла в здании администрации порта.

Детектива Коллинза я спросила в вестибюле у изогнутой стойки, которая подошла бы скорее отелю, чем полицейскому участку. Женщина за стойкой взялась за телефон, назвала мое имя, попросила меня подождать и указала на ряды стульев у окна. Она была обманчива, эта открытость, эти гудящие яркие лампы — все они внушали мысль, что тебе нечего утаивать.

Едва успев устроиться на жестком сиденье, я вдруг сообразила, что женщина даже не спросила, кто я, — она и так знала. Не то чтобы я удивилась этому. Мое имя в округе упоминалось в разной связи с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать.

«Произошел несчастный случай».

Так просто и безобидно было названо то, что перевернуло всю знакомую мне жизнь.

Темная дорога в горах, крутой поворот — и моя жизнь вмиг изменилась, пока я спала. Меня отвезли в больницу, провели в маленькую приемную. Дали еды, к которой я не притронулась, и газировки, которая шипела у меня в горле, так что я поперхнулась. Так я и сидела там, верила лишь наполовину и изо всех сил пыталась вспомнить, как в последний раз виделась с родителями.

Папа крикнул мне из прихожей: «В холодильнике осталась пицца», мама сунулась ко мне в комнату, обутая в одну туфлю — вторую она держала в руке: «Не сиди допоздна». Я показала ей большой палец, не отводя мобильник от уха. Разговор с Фейт продолжался, и мама, заметив это, одними губами беззвучно выговорила: «Пока». Это последнее, что мне удалось вспомнить о них. Они отправлялись на выставку в городок на расстоянии нескольких населенных пунктов от нашего и брали с собой мою бабушку.

Я уснула перед телевизором. Даже не подозревая, что случилось страшное.

Женщина-полицейский положила мне руку на плечо, пока я сидела в больнице и глядела на шипящую газировку: «Есть еще кто-нибудь, кому мы можем позвонить?»

Сначала они пытались дозвониться до Харлоу, но в конце концов за мной приехала миссис Силва. Я просидела в пустом номере мини-отеля, пока следующим вечером не выписали мою бабушку. На ней не было ни царапины, только из-за удара о дерево на нее надели шейный ортез. От этого столкновения весь перед машины сложился гармошкой. Поначалу все думали, что и бабушка погибла. Так утверждал полицейский, попавший на место аварии первым. В статье говорилось о том, как он, новичок на этой работе, случайно наткнулся на место аварии и как был потрясен и перепуган — видимо, эта встряска разом перенесла его в действительность.

Статью я прочитала всего один раз. Этого было более чем достаточно.

Полиция объяснила, что отец даже не пытался затормозить, съезжая с дороги, и, скорее всего, дремал за рулем, как и бабушка на заднем сиденье. Я часто думала о том, как всех нас угораздило той ночью уснуть. Как вообще можно нестись в темноте на автопилоте, не сознавая, что делаешь и куда едешь.

Четыре года спустя меня привезли в участок после скандала с Фейт. К тому времени единственным человеком, кому можно было позвонить по поводу меня, осталась соседка моей бабушки, Ивлин.

— Эйвери? — Детектив Коллинз ждал у входа в вестибюль. Он кивнул, я встала. — Рад снова видеть вас. Пойдемте, — он провел меня в тесный кабинет в дальнем углу вестибюля, занял место за своим столом и жестом предложил мне сесть напротив. Кабинет был скудно обставлен, поверхность письменного стола пуста, в застекленное внутреннее окно за моей спиной просматривался вестибюль. Глядеть здесь было не на что, кроме как на самого Коллинза. — Вы насчет церемонии открытия? — спросил он, откинувшись на спинку кресла так, что пружины протестующе скрипнули.

Я сглотнула пересохшим ртом.

— И да, и нет, — и стиснула руки, чтобы они не тряслись. — Я хотела спросить у вас про записку Сэди.