Кристина Ульсон - Мио-блюз

— Спасибо, все прекрасно. Просто замечательно.

Я улыбнулся самой что ни на есть широкой улыбкой, чувствуя, как напряглись щеки.

— Ну и хорошо, — сказала она. — Ну и хорошо.

Она снова опустила очки, словно занавес. Шоу закончилось. Сейчас она уйдет.

Мне вспомнилось, как смешался Дидрик, когда я при нашей последней встрече передал привет Ребекке. Я внимательно смотрел на нее. Что-то не так. Она не просто в шоке от встречи с бывшим приятелем мужа (или как меня там назвать), которого подозревают в нескольких убийствах.

— А ты-то как? — спросил я.

— У меня тоже все хорошо, — ответила она.

— Ты в отпуске или просто гуляешь с утречка?

Не знаю, почему я задал такой дурацкий вопрос. Откровенная попытка выведать, какие у нее планы. Но она вовсе не обязана посвящать меня в свои дела.

— Не знаю, можно ли назвать это отпуском, — сказала она. — Просто выдалось несколько свободных дней, и я решила съездить сюда.

— Съездить сюда? Куда именно?

— В Стокгольм. Я сейчас живу в Дании. В… за городом.

Значит, они с Дидриком разъехались. Интересно, с каких пор. Когда мы встречались в “Пресс-клубе”, они с Ребеккой были вместе. Хотя Дидрик вовсе не обязательно говорил правду. Не настолько мы близкие друзья. Перед встречей в “Пресс-клубе” целый год не виделись. С какой стати ему информировать меня о том, что он ушел от жены? Или она ушла от него, мне без разницы.

Ребекка коротко кивнула:

— Мне пора. Береги себя.

— Ты тоже, — сказал я. — Жаль, что у вас с Дидриком так все вышло.

На миг она опять смешалась, потом быстро улыбнулась и пошла прочь. Смятение, мелькнувшее на ее лице и тотчас исчезнувшее, передалось мне. Я что-то не так понял? Они не разошлись? Нет, скорей всего разошлись, ведь Дидрик-то вряд ли живет в Дании.

Я покатил в сторону Санкт-Эриксгатан. Мысли продолжали свой бег. Пожалуй, развод Дидрика — деталь небезынтересная. Возможно, я узнал даже весьма важную подробность. Хотя не уверен. Это действовало на нервы. Причем ужасно.

Сперва я не увидел его и потому призадумался. Мы ведь последний раз встречались на Шеппсхольмене? Я поставил велосипед на стоянку и прошелся по заброшенному заднему двору. Окликнуть не решился. Достал мобильник, по которому мог звонить только Борис. Пропущенных звонков нет.

За спиной в нескольких метрах от меня скрипнул гравий. Я резко обернулся — прямо передо мной стоял Борис. Заметив, как он выглядит, я невольно вздрогнул. Совершенно замотанный. Чертовски усталый.

В конце концов меня успокоило, что это впечатление чисто внешнее, говорившее, что в последние дни или недели ему здорово досталось. Взгляд же ни на йоту не утратил прежней остроты. Наоборот, стал холодным и жестким.

— Ты не очень-то осторожен, Мартин, — сказал он.

Голос чуть более хриплый, чем обычно.

Я огляделся по сторонам. Ни души кругом.

Борис покачал головой:

— Не в этом смысле. Хвоста за тобой нет. Я имею в виду, ты прохаживаешься тут с хозяйским видом. Средь бела дня.

Он показал пальцем мне через плечо, на задний фасад ресторана, над которым нависала уродливая крыша. Там мы стояли прошлый раз.

— Я же не видел тебя, — сказал я, оправдываясь, как маленький ребенок.

Борис опять покачал головой:

— Пошли.

Мы устроились под свесом крыши.

— Когда я был в полиции, Дидрик Стиль назвал твое имя.

— Вот как, назвал, значит.

— Оно всплыло в расследовании убийства деда и бабушки Беллы.

Из внутреннего кармана кожаной куртки Борис достал свернутый лист бумаги. Я бы никогда не напялил в погожий летний день такую кожаную куртку, но ведь мне вовсе незачем выглядеть так круто, как Борис.

— С какой стати ты был в полиции? — спросил он.

Невесть почему я устыдился, хотя говорил с Борисом.

— Они думают, я совершил еще одно убийство.

Борис рассмеялся:

— Ты превзошел сам себя, что ни день, то сюрприз.

Смех сменился кашлем.

— Тебе пора завязывать с курением, — сказал я.

— Поздно, — сказал Борис. — И для этого, и еще много для чего.

Он выпрямился, протянул мне бумагу, которую достал из кармана.

— Я знал, что тебя вызывали в полицию и норовят обвинить в новом убийстве, — сказал он. — И что они нацелились на меня, тоже знал. А потому хочу на время залечь на дно. Уехать из страны и подождать, пока все утихнет.

Я похолодел от какого-то неизъяснимого страха. Борис — одна из моих спасительных опор. Что со мной будет, если он уедет из страны?

— Не робей, Беннер. Ты и без меня прекрасно справляешься.

Я хотел запротестовать. Сказать что-нибудь про Люцифера, про человека, которого застрелил. Но промолчал. Борис не обязан заниматься всеми моими проблемами. На то они и мои.

— Не развернешь?

Неловкими, негнущимися пальцами я развернул бумагу. И увидел черно-белую, не вполне четкую фотографию женщины. Недоуменно посмотрел на Бориса.

— Узнаешь ее? — спросил он.

Да, я ее узнал. Более чем. Снимок сделан, должно быть, несколько лет назад, но я сразу узнал изображенную на нем женщину. Это была Вероника, с которой я уехал тогда из “Пресс-клуба”.

— Конечно, она мне знакома. А почему ты показываешь мне это фото?

— Она состояла в той же стокгольмской шайке, что и Сара Техас. Фото я получил вчера. Мой информатор упустил ее и не включил ее данные и фото в первый материал.

Когда я вернулся из Техаса, Борис оказал мне неоценимую услугу. Через свои контакты в полиции добыл имена и фотографии тех, с кем Сара Техас общалась до отъезда в Штаты. Развлеченья ради эта шайка избивала прохожих в городе. Так я вышел на Элиаса.

Новость, что женщина, с которой я из ресторана отправился к ней домой, знала Сару Техас, поразила меня.

— Мне казалось, она старше Сары, — сказал я, просто чтобы не молчать.

— Так и есть, — ответил Борис. — Ей недавно тридцать исполнилось.

— Как ее зовут?

— А ты не знаешь?

Он усмехнулся. Очевидно, без труда сообразил, откуда я знаю эту женщину.

— Она назвалась Вероникой.

— Но зовут ее Ракель.

На мгновение сердце у меня замерло.

— Ракель? — прошептал я.

— Раньше Ракель Свенссон. Сейчас Ракель Миннхаген.

Прощание с Борисом не отличалось эмоциональностью. Я был в шоке, мысли путались. Ему очень хотелось остаться в Швеции и помочь мне, что в нынешних обстоятельствах было трудно. Если не сказать невозможно. Кто слил полиции его имя, я не знал, но каким-то образом оно всплыло в расследовании убийства деда и бабушки Беллы. Как назло.

— Постарайся не сидеть со всем этим в одиночку, — сказал на прощание Борис.

Будто я сам выбирал одиночество.

— Конечно, — ответил я.

Я вернулся домой, взял напрокат машину. Потом двинул прямиком к женщине, которая назвалась Вероникой, а на самом деле оказалась Ракель Миннхаген. Как и та, что якобы увела Мио из детского сада и вдобавок знала его маму Сару. Почему раньше никто о ней не упоминал? Ни Элиас, ни Дженни, ни полиция. Ни Малин. Вероятно, все дело в том, что, сменив фамилию, она обеспечила себе прикрытие. Да и Бобби не успел ее вычислить. Если бы они встретились до его гибели, он бы наверняка ее узнал.