Алекс Миро - Геном: исцелённые

– Простите, доктор Хельгбауэр. Я-то думала… – расстроилась Бетти.

– Ничего, Бет. Поем потом. Мне куда интереснее познакомиться с нашим новым пациентом, – засмеялась Габи, Артур же с удивлением отметил, что под белым халатом она носит платье в крупный розовый цветок.

Габи Хельгбауэр не была похожа на психиатров, с которыми ему приходилось иметь дело. Перед ним сидела женщина с мягкой улыбкой и веселым взглядом. В ее легких движениях не было ни скованности, ни жеманства, ни желания отстраниться от собеседника. Доктор Хельгбауэр была всем: приветствием, радушием и неподдельным интересом к Артуру.

– Здравствуйте. – Артур и сам удивился, услышав собственный дружелюбный голос.

– Привет. – Габи жестом пригласила его сесть напротив.

Через полчаса Артур едва ли мог вспомнить, о чем они говорили. Кажется, о чем угодно, только не о его диагнозе, мыслях, страхах и прочей внутренней мешанине, которую ему было так страшно выносить на обозрение чужим людям. Габи вдруг предложила ему чай, от чего Артур потерял дар речи. По кабинету разнесся запах земляники. Артур прикрыл глаза, принюхиваясь. Габи смеялась. Артур улыбался. Кажется, за несколько часов в корпусе Cas9 он нашел сразу двух приятных ему людей – Эмму, хотя он и выставил ее за дверь, и доктора Хельгбауэр. Зачем-то Артур сказал доктору Хельгбауэр про Эмму. Когда он назвал имя Эммы, Габи весело ему подмигнула и отпустила шуточку в стиле семнадцатилетней девчонки. Артур давился смехом и ничего не мог с собой поделать.

Но когда он вышел из ее кабинета, пожалел о своей откровенности насчет первых впечатлений. Ему не хотелось, чтобы нечто личное, такое хрупкое, еще не сформированное, покидало пределы его души. Он пообещал себе в следующий раз быть менее разговорчивым.

В коридоре его никто не ждал. Бетти нигде не было. Дверь в кабинет Габи вдруг захлопнулась, и от громкого звука Артур подпрыгнул. Сердце колотилось, страх липкой паутиной окутал его, заставляя руки дрожать и колени подгибаться.

– Беги как можно скорее, – знакомый до дрожи голос шептал, шипел, как серная кислота, пролитая на пол. – Беги и прячься. Я достану тебя, где бы ты ни был.

«Господи, поскорее бы все это закончилось!» – Артур крепко зажал уши и бросился бежать. Споткнувшись о стык на ковре, он упал и, не успев подставить руки, больно ударился. Из носа пошла кровь. Не замечая этого, Артур снова вскочил и метнулся к лифту. Нажал на кнопку вызова. Лифт поднимался слишком медленно. Лоб покрылся крупными каплями пота. Артур знал, кого он увидит, если повернет голову. Тикающий звук метронома превратился в стук ботинок по плиткам пола. Тик-так, тик-так, шаг-шаг, шаг-шаг. Еще немного, и крепкая рука сожмется на его плече, развернет его лицом к неизбежному.

Лифт пискнул, и двери разъехались в стороны. Артур ввалился внутрь. На стенах не было ни одной кнопки. Испуганный, он метался по кабине в поисках табло. Но вдруг лифт тронулся с места сам по себе. Движение было настолько плавным, что Артур не мог понять, едет ли он вверх или вниз. Но через пару секунд дверь открылась – перед ним стояла Бетти. По тому, как округлились ее глаза при виде окровавленного носа Артура, он понял – встреча с доктором Робертсом срочно переносится на сегодня.

На следующее утро Эммы нигде не было видно. Напрасно Тобиас ждал ее за завтраком. Он сидел лицом к двери и каждый раз вытягивал голову, чтобы лучше рассмотреть входящих.

– Можно к тебе? – Артур стоял возле него с полным подносом.

После вчерашнего приема у доктора Хельгбауэр Артур наконец поверил, что сможет найти себе на острове если не друга, то хотя бы собеседника. Среди всех пациентов в столовой только Тобиас понравился Артуру с первого взгляда.

– Конечно. Ты, похоже, Артур, – кивнул Тобиас и смачно откусил от третьего бутерброда.

– А ты, похоже, много ешь. Уже час жуешь, не останавливаясь, – сказал Артур.

– Я обжора, – признался Тобиас застенчиво.

– И такой тощий, – недоверчиво посмотрел на него Артур, но решил закрыть тему. – Ждешь Эмму?

– Может, она на процедурах. Или просто не голодна.

– Или с ней что-то случилось. Непоправимое, – с серьезным лицом предположил Артур.

– Какой кош… – начал Тобиас, но веселый смех Артура заставил его замолчать.

– Да ну тебя, – буркнул Тобиас, встряхнул светлыми кудрями и скорчил обиженную гримасу.

Через полчаса они вышли из столовой вместе. Рядом с Тобиасом Артур чувствовал себя удивительно легко. Несмотря на то, что Тобиас был очень, прямо по-детски наивен, за все время он ни разу не задал Артуру неудобного вопроса. Как и доктор Хельгбауэр, он был деликатен от природы, не запускал в душу щупальца любопытства и не настаивал на откровенности. Артур уже понял, что они с Тобиасом вполне могут подружиться.

– Постучимся? – спросил Тобиас, переминаясь с ноги на ногу перед дверью Эммы.

– Не знаю. Вдруг она занята или спит, – засомневался Артур.

Но массивная дверь отъехала в сторону. Встрепанная Эмма стояла на пороге в пижаме и кроссовках.

– Доброе утро, – заметил Тобиас с сарказмом.

Пол в комнате был усыпан разбитым стеклом.

– Знал бы, что ты так психуешь, держался бы от тебя подальше, – буркнул Артур, наступив на осколок.

– Знала бы, что ты дурак, держалась бы от тебя подальше, – парировала Эмма. – Я работала, между прочим. Сегодня воскресенье, свободный от процедур и анализов день.

Громоздкий стол, шириной в полтора метра, не меньше, был выдвинут из угла к окну. Его путь обозначили две глубокие царапины на паркете. На столешницу падал ослепительный солнечный свет. Словно по волшебству, здесь осколки стекла соединились в многоцветное неоконченное панно. Необъятная стальная рама, приготовленная для будущей картины, до поры подпирала стену.

– Витраж. Он будет просто огромным, – гордо сообщила Эмма. Солнечные зайчики метались по полотну.

– На чем он будет держаться? Тут и половины нет, а размах уже полтора на полтора, – заметил Артур.

– Молодец, зачет. Раму будет подпирать стальной каркас. Мне не дают сварочный аппарат, приходится ждать наемного мастера. Он приезжает с материка чинить трубы и привозит сварку. Обещал доделать скелет до среды.

– Смотрю, у тебя все схвачено, – почему-то обрадовался за нее Артур.

Ему нравилась ее работа. Очень нравилась. На огромном холсте искрились простые, но ювелирно обточенные по краям стекла разбитых бутылок. Зеленые, синие, прозрачные. Но все оттенки в рядах были разными, словно полотно было собрано из осколков бутылей разных лет, даже разных столетий. Внизу темные, свежие, новые. Вверху прозрачные куски стекла, старые, с выбоинами и трещинами, обглоданные океаном, словно леденцы, которые достаешь изо рта и подносишь к свету полюбоваться. Шершавые и гладкие, заостренные и округлые, они строились в ряды так логично, будто на полотне, материализуясь, представало само время – от прошлого к настоящему. Время, отраженное в бутылочном стекле.