Захар Чернобыльский - Сталкер. Истории. Ч.З.О. Артефакт в пустоту

– Смотри, вон те ящики для тебя – особые, со взрывчаткой. Не роняй, а то это будет последний день нашей работы вместе, – строго говорил Вадик и следил за руками сталкера с серьёзным взглядом. У Славика лицо багровело, на лбу и носу появлялась испарина. Стискивал зубы, напрягал скулы, и изредка что-то еле слышно, бурчал. Сталкер помнил, что Сидор говорил про «особые» ящики. Поэтому, при работе с ними, он выкладывался на все сто двадцать процентов – свою силу, и волю, что у него была, – до капельки собирал в мандражные кулаки, и ставил тяжёлые ящики практически идеально. Торгаш по первой наблюдал за тем, как он работает, то и дело поглядывая с нервозно-напряжённой физиономией, но после нескольких часов работы парня, когда тот всё расставил и взялся за метлу, которая в его руках пустилась в пляс будто «культурно отдыхающие» сталкеры в новогоднюю ночь, сказал спокойным довольным голосом:

– Иди перекури, хватит тут пылищу разводить. Я сейчас допечатаю заявку, выйду воздухом подышать, а ты начнёшь.

– Ага, да… Перекурить уже охота. – Сталкер поставил метлу в угол, вышел и прикрыл металлическую дверь, так аккуратно и нежно, будто боялся разбудить кого-то.

Дела торговца шли хорошо, даже очень. До того самого Адского Выброса…

– Стреляйте, защищайтесь! Они снова атакуют!!! – выстрелы очередями, одиночными… Остатки волны лезли по ограждению базы АПЛ, перелезали, застревая в колючей проволоке, а некоторые, прошитые пулями, оставались висеть на «колючке», впиваясь в острый металл. Капли бурой крови, стекающие по проволоке, образовывали на земле вдоль ограждения кроваво-красную линию-ручей. Сиплые стоны оставшихся в живых АПЛовцев, крики от боли, рык вурдалаков…

– Слева, слева обходят! Еще лезут… окружили блокпост у въезда! –крики сталкеров с блокпоста, длинные очереди из РПК. Прервались…

– Не сдавайтесь, соберитесь, чёрт вас дери! Вы что, хотите сдохнуть, вот так вот? Чтоб вас заживо растерзала и сожрала какая-то серая, гнилая тварь? Ну уж нет… – яростно, со злостью и каплями пота на окровавленном грязном лице, перешагивая, спотыкаясь о трупы тварей и своих людей, старался воодушевить горстку оставшихся в живых бойцов АПЛ их взводный, товарищ Карпов. Он обошёл своих людей, которые держали оборону в северо-восточной части базы, отстреливая пробиравшихся через укрепления и перелезающих ограждение монстров.

– Та-арищ командир! Та-арищ командир!!!

– Да, Ефряк, докладывай, быстро.

– К Карпову подбежал измотанный парень, в грязной драной когтями камуфляжной серо-зелёной форме, на голове зелёная каска в каплях крови. Это был ефрейтор – Ефряк Константин Константинович.

– Эту волну мы переживём, но больше… Больше не выдержим, – с глазами полными отчаяния произнёс он, задыхаясь. Карпову показалось, что глаза сталкера начали блестеть от скопившихся в них слёз.

– Все, абсолютно все, напуганы до усрачки. Не, ну а что, имеют право. Мы никогда не сталкивались, с этим… С этими… Трупоедами-вурдалаками. Ожившими мертвецами. Ч-чёрт, да я даже заметил сходство в одном из них с кем-то… Вроде это был один из родственников моего соседа, из дома на против. Тот приезжал к нему весной, на первомайские праздники, когда весь люд, как раз с первого по седьмое мая сажали картоху, а после трудовой недели отдыхали, жарили шашлыки, запекали в углях картошку и праздновали день Победы. Приезжал он один, на тёмно-вишнёвой «девятке» да день-два до девятого мая. Тонированное заднее стекло и два задних пассажирских боковых, литые диски, переливающиеся серебром на солнце, и неплохая акустика, из которой на всю громкость его магнитолы, неслась по деревне, залетая в каждую форточку и открытое окно, многим известная песня любимой группы:

День сменяет Ночь,

Так длится много лет.

На вопрос простой,

им не найти ответ.

Спорят День и Ночь,

Но мы сумеем им помо-оочь…

(Отрывок из песни группы «Мираж» – Наступает ночь.)

Вот и он, помогал моему соседу завершить все дела, и подготовиться к приезду остальных корешей. Те же приезжали аккурат девятого числа к полудню на нескольких машинах – «семёрке» и «копейке», привозя с собой длинноногих подруг, прям таких о-го-го, скажу я честно. Блондинки, рыжие, брюнетки… Ножки ровные, в новых кроссовочках, выше колен юбочки, а некоторые в шортиках, да в таких коротких, что непонятно вообще, есть ли они на них или просто померещилось? Фигурки стройненькие, одни одетые в женские клетчатые рубашки навыпуск с длинным рукавом, небрежно застёгнутые наполовину, другие в маечки-безрукавки или футболки, плотно облегающие красивые формы. Авто́ были тоже «заряженные», намытые и отполированные до блеска, с музыкой и басами на всю округу. Эх и классное было тогда время, и песни. Его кореша, как и он сам, были обвешаны всякими дорогими брюликами, золотыми цепями, а одежда – далеко не «палёный адидас». Всё фирменное, дорогое. Ребята имели неплохие деньги и вкус, и отдыхали тоже неплохо. Гуляли с вечера девятого и всю ночь до утра. Они тоже разделяли вкус моего соседа, (у соседа и правда был не плохой вкус) и из машин, как грохочущая стена водопада, лились песни дискотеки 90-ых, «затапливая» всю деревню. В связи с чем, практически все недовольные, замотанные и уставшие от недельной пахоты жители деревни, которым мешала спать эта за тридцатилетняя пацанва, окружали дом соседа и устраивали разборки. Но после: «Давай, выпьем, зы-а победу. Ты чё, -ик, не муж… -ик», восемьдесят процентов всех недовольных присоединялись к этой «великой» пьянке, в честь Великого дня. Остальным не оставалось выхода кроме как смириться, принять учесть, пить, и гулять вместе со всеми, горланя во всю глотку как в песне «Катюша», автора Михаила Исаковского, расцветали яблони и груши, и плыли́ туманы над рекой.

А сейчас… А сейчас я вижу на мешках с песком, что на блокпосте у въезда в лагерь, изрешечённые туши непонятных тварей, которые похожи на людей. Ч-чёрт, да это же и есть люди! Вон же, сосед мой, лежит. Грязные взъерошенные волосы, пустой бессмысленный взгляд, раскрытый в немом крике, рот. Какие-то ненормально большие и острые зубы… Окровавленные руки и ногти, хотя… это уже когти – серые, огромные, с застрявшими на их кончиках кусками человеческой плоти, вырванной из моих людей, моих сталкеров. МОИХ, с-сука, ребят… Был сосед – стал трупоед… – мысли прапора прервал ефрейтор.

– Товарищ Карпов, вы меня слышите? Что с вами?

– А, что? Всё в порядке, – прапор вышел из оцепенения. Посмотрел в его наполненные болью глаза и на грязное, в ссадинах и порезах от когтей лицо, произнёс:

– Не дрейфь, Ефряк, прорвёмся. Ещё до начала нашего появления, развёртывания лагеря АПЛ в Чернобыльской Зоне Отчуждения, был разработан запасной план, – путь отступления, – на случай если всё выйдет из-под контроля… – сталкер с приподнятыми бровями и вопросительным взглядом посмотрел на прапорщика – в его глазах появилась искорка надежды.