Юля Ислямова - Снегурочка

Мы переехали в село Лютное когда мне было шесть. Бабушка умерла и родители решили перебраться в её дом. Тогда я не задумывался над причинами, просто радовался переезду. После шумного пыльного города, где всегда пахло химикатами и бензином и меня почти не выпускали на улицу, деревня показалась райским садом.

Старый дом пах деревом и дымом, большой огород, курятник с настоящими курами, корова и коза – я удивился, когда впервые увидел живых животных, не с картинки и не с телевизора. А еще там была собака – моя мечта!

При первой встрече я замер от страха, когда огромный черный пёс кинулся ко мне. Рядом кричала мама, а я лежал, поваленный на землю, и чувствовал горячее дыхание у лица. Язык оставлял влажные пахучие дорожки на щеках, а зубы громко клацали у самого уха – так Черныш приветствовал меня.

Поначалу мама часто ругалась и плакала – привыкать к деревенской жизни ей было тяжело. Даже мне тогда было видно, как она не похожа на остальных жительниц деревни – всегда накрашенная, одетая в красивое платье, скоро она стала ходить в простом халате, подвязывая волосы косынкой. Её мягкие руки стали сухими и потрескавшимися, по вечерам она отмачивала их в горячей воде и мазала кремом, но каждый раз вздыхала и снова плакала. Отец старался помогать ей с хозяйством, но работа в совхозе отнимала у него много времени и сил. А я не лез в домашние дела, с утра до ночи носился на улице с мальчишками и не попадался на глаза матери, чтобы не нагрузила работой. Мы с отцом пропустили тот момент, когда всё стало совсем плохо – мама перестала убирать в доме, часто забывала кормить живность и куры передохли, заразившись какой-то болезнью, а за ними и померла и коза. Корову отец успел продать.

А потом мама ушла.

В тот день я вернулся домой в сумерках, голодный и уставший. Черныш сидел на цепи и не бежал встречать меня, как обычно, а протяжно и печально подвывал, выскребая лапами борозды в земле. В доме было темно, отец еще не вернулся и сначала я подумал, что мама ушла к соседке или еще куда. Но как только вошел внутрь, сразу понял, что что-то не так. Мама как-будто забрала из дома душу – пропал легкий аромат её духов, который мне никогда не нравился, но сейчас его отсутствие отозвалось тревогой и тоской. Исчезли туфли на каблуках, те, что она не надевала с того момента, как мы переехали, но которые всё равно стояли на обувной полке. Не стало её сумочки и пальто, которые она тоже не надевала с момента переезда из города.

Я пронёсся по дому, заглядывая во все углы, еще не принимая, но уже зная правду. Её нигде не было. На столе в кухне лежала записка. Я схватил её и собрался развернуть, когда услышал отца.

– Отдай! – требовательно протянул он руку. Я попытался что-то сказать, но в горле пересохло, страшное чувство надвигающейся катастрофы давило на меня, а отец… Он стал похож на мертвеца из фильма, который мне как-то удалось посмотреть втайне от родителей – после него я долго боялся спать один и ходить в темноте, везде мерещились белые мертвые руки и посиневшее лицо с застывшим взглядом. Такое же лицо было у отца, а трясущаяся бледная рука, протянутая в мою сторону, напомнила ту, из кошмара – со вспучившимися венами и выступившими суставами, она подергивалась и тянулась ко мне. Холодный пот выступил на лбу и зубы застучали – я скорее отдал записку и отошел подальше, наблюдая за отцом.

Отец медленно развернул бумагу, пробежался взглядом и кинулся из дому. Я смотрел вслед, хлопая глазами, а потом осторожно направился за ним.

Отец был в сарае. Черныш выл всё громче, от этого звука волоски на моей коже поднялись дыбом. Я медленно шел к двери, страшась того, что могу увидеть, и когда был уже на пороге, отец подхватил меня и унёс. Но прежде я успел заметить свисающие с потолка мамины ноги в сетчатых чулках и красных туфлях на каблуке.

Так мы с папой остались вдвоём.

Наша деревушка была слишком мала, чтобы строить в ней отдельную школу, поэтому на учебу я ездил в соседний, более крупный, поселок, как и дети из нескольких близлежащих сёл. Рано утром школьный автобус собирал учеников и отвозил в Пагульево. А вот добираться до дома иногда приходилось самостоятельно – время окончания занятий у всех было разное и приходилось либо ждать пару часов, когда все освободятся, либо автобус уже уезжал, потому что тебе назначили отработку или дополнительный урок. Тогда было два варианта – ловить попутку или идти пешком. Я выпрашивал у отца велосипед, но он лишь обещал купить его когда-нибудь потом. А пока я ходил пешком, потому что садиться к чужим в машину отец настрого запретил.

После смерти матери он почти не разговаривал со мной. Думаю, он считал себя виноватым, а я его тяготил. Он старался как можно реже находиться со мной рядом и тем более говорить. Но заботился обо мне, по-своему: дома всегда была еда, мне было, что надевать и я мог брать деньги в шкатулке на мамином столике, если мне было что-то нужно. Он научил меня добираться до школы и из неё, научил определять время. Но я чувствовал себя одиноким, отец прерывал все мои попытки рассказать о чём-то своём, а при упоминании мамы стискивал зубы и выходил из комнаты. Скоро я научился говорить с ним только по делу и никогда не упоминать мать.

В школе мне было легко – читал я с пяти лет, писать научился быстро и в основном скучал на уроках, отчего придумывал разные шалости, за которые периодически наказывался отработками.

В четвертом классе я влюбился. Лика была новенькой и класс её не принял – она была не похожа на нас. Белые волосы, брови и ресницы, глаза такого цвета, будто смотришь на воду через стекло, и розовые веки на белоснежной коже. Она напоминала мне Снегурочку из сказки, что читала раньше мама. Хотелось потрогать её ладошки и убедиться, что она не растает. Я не осмелился подойти к ней, только не сводил с неё взгляда до окончания занятий. А потом пошел за ней, прячась в кустах у дороги, до самого её дома.

На следующий день Миша принёс новорожденного таракана, белого и прозрачного, и посадил его перед Ликой.

– Твой папка пришёл! – засмеялся он, а за ним и все остальные.

Ребята окружили Лику, тыча в неё пальцами, и кричали:

– Таракан! Таракан!

Она затравленно смотрела на класс, прозрачные глаза подернулись влагой, губы скривились, она вся как-то съежилась, переводя взгляд с одного лица на другое, а мерзкий таракан ползал по парте, шевеля усами и цветом и правда походил на Лику.

Я схватил его, сдавил пальцами и выбросил в окно, тут же получив тычок от Миши:

– Ты чё делаешь? Это мой таракан!

Я толкнул его в ответ и завязалась драка. Мы мутузили друг друга, катаясь между парт, а когда я подмял его под себя и занес кулак, чтобы зарядить ему в нос, учительская рука рванула меня за шиворот.