Ирина Базаркина - Зоопарк подсадных уток

– Бедный мальчик! – захохотала Алла, сгибаясь от смеха пополам. – По-моему, он сюда больше не придет!

– Кстати! – она подплыла к Кириному столу, как крейсер «Варяг». – Что тебе принесли? Подарок от безутешного поклонника?

– Не знаю, – пожала плечами Кира. – Сейчас посмотрим.

Она взяла ножницы, разрезала красную ленточку и развернула хрусткую обертку. Под упаковкой оказалась шикарная коробка шоколадных конфет.

– Ассорти! Мои любимые! – плотоядно облизнулась Аллочка. – Попьем чайку?

– Давай! – согласилась Кира, недоуменно соображая, кто бы мог прислать ей конфеты. Она порылась в упаковке в поисках карточки или открытки с именем отправителя, но ничего подобного не было. Кира открыла коробку – в ней ровными рядами были уложены круглые конфеты, а в центре красовалось шоколадное сердечко, щедро посыпанное кокосовой стружкой.

– Значит, это близкий знакомый, – рассеянно подумала Кира. – Только хорошие друзья в курсе, что я люблю конфеты с кокосом.

– Ух ты, какое сердечко! – воскликнула Аллочка, несущая горячий чайник. – Ну, точно от поклонника! С этими словами она протянула руку к коробке, и не успела Кира моргнуть, как сердечко оказалось у Аллы во рту.

– Мм, вкусно! – прочавкала она. – Кир, наливай чай!

Кира негодующе фыркнула, но ничего не сказала: перевоспитывать Аллочку было совершенно бессмысленно. Она всегда была твердо уверена, что все самое лучшее должно принадлежать ей.

– Тебе с молоком? – спросила Кира у сидящей за ее спиной Аллы, но та молчала.

– Затолкала в рот очередную шоколадку! – решила Кира и, обернувшись, заорала от ужаса. Алла – бледно-синяя, закусив губу, сидела в кресле, прижав обе руки к груди.

– Аллусь, ты чего, подавилась? – глупо спросила Кира. Алла молчала, ее лицо искривила странная судорога.

– Сережа, Алле плохо! – Кира в ужасе выскочила в коридор. Офис программистов располагался напротив. Надо было отдать должное Сергею, он мгновенно вылетел из своего помещения и бросился к стекающей по креслу Алле.

– Скорую вызвала? – оглянулся он к застывшей в дверях Кире.

– Нет, – всхлипнула она и опрометью бросилась к телефону.

– Пять, десять, пятнадцать, – считала Кира равнодушные гудки в трубке, пока наконец не раздалось недовольное «алло».

– Приезжайте скорей! Девушке плохо! – закричала Кира. – Что-то с сердцем!

– Не кричите! – процедили в трубке. – Говорите адрес, но не ждите, что мы подъедем мгновенно, машины на вызовах.

– Да что же это такое! – завопила Кира. – Как на вызовах? И что нам теперь делать?

– Ждите, – равнодушно обронил голос, и трубку на том конце провода положили.

Кира швырнула трубку на телефон с такой силой, что он жалобно тренькнул, и кинулась к Аллочке.

– Не надо! – остановил ее Сергей и неожиданно крепко прижал к себе. – Она умерла.

– Как умерла? – потрясенно выдохнула Кира и заплакала.

– Обычно, – пожал плечами Сергей. – Как вообще умирают?

– Но Аллочке только тридцать два, – прошептала Кира. – Она никогда ни на что не жаловалась.

– Даже если человек ни на что не жалуется, это не значит, что у него ничего не болит, – философски заметил Сергей.

Когда приехала Скорая, задержавшаяся «всего» на сорок минут, Кира, которую Елена Михайловна щедро напичкала всевозможными успокоительными средствами, лежала на диване в кабинете шефа. Сам хозяин кабинета и, следовательно, дивана – маленький пузатенький Олег Семенович, безостановочно бегал по офису, хлопая себя по бокам, как курица крыльями, и причитая: «Что же это такое на белом свете творится!» Приехавшие медработники молча погрузили Аллу на носилки и, отдуваясь, потащили к выходу.

– Вы хоть скажите, отчего она умерла! – бросился им вслед Сергей.

– Вскрытие покажет, – буркнул шедший вторым санитар и, половчее перехватив поручни носилок, бодро потопал вслед за товарищем.

Кира от перенесенного стресса и огромного количества лекарств уснула, а когда через полтора часа проснулась, чувствовала себя так, словно весь день безостановочно пила, не закусывая. Когда Егор приехал за ней, она вышла к машине, кутаясь в безразмерную кофту Елены Михайловны и едва переставляла ноги. Увидев, в кого за полдня превратилась еще утром цветущая женщина, Егор бросился к ней со всех ног и, обняв за плечи, повел к машине. Повернув ключ зажигания и до упора отжав педаль газа, Егор пулей вылетел со стоянки и понесся к дому, не убирая правой руки с Кириного плеча. Он ни о чем не спрашивал, только что-то утешительно шептал и ласково гладил Киру по голове. Подъехав к дому, Егор припарковался и, осторожно изъяв Киру из машины, подхватил ее на руки и отпустил только на пятом этаже, перед дверью в квартиру. Открыв дверь, он внес Киру в комнату и осторожно уложил на кровать. Кира продолжала молчать, уставившись в одну точку. Егор укрыл ее покрывалом и сел рядом, держа за руку. Через несколько минут Кира закрыла глаза и заснула. Егор еще немного посидел рядом, потом осторожно высвободил руку и на цыпочках прокрался на кухню. Плотно закрыв дверь, чтобы не разбудить Киру, он поставил на плиту чайник, порылся в холодильнике, достал кусок колбасы и соорудил несколько больших бутербродов. Утренняя яичница, приготовленная Кирой, приятно согревала желудок до обеда, но за окном уже темнело, и организм требовал еды. После второй кружки сладкого крепкого чая в голове значительно прояснилось, и можно было жить дальше. Вспомнив, что у него в доме женщина, а в холодильнике практически никаких продуктов, кроме пресловутой колбасы, Егор решил сходить в магазин. Супермаркет располагался в соседнем доме, очереди там были небольшие, поэтому Егор планировал вернуться быстрее, чем Кира проснется.

Взяв в магазине тележку, Егор покатил ее по продуктовым рядам, размышляя о том, что едят следящие за своей фигурой девушки. Себе Егор обычно покупал всякие полуфабрикаты: пельмени, котлеты, сосиски. Готовить настоящую домашнюю еду не было ни времени, ни желания. Купив все, что обычно, он, подумав, положил в тележку мясо, сыр, йогурты, свежие овощи и большую упаковку ванильного мороженого. У касс змеились очереди, и Егор пристроился туда, где было меньше всего покупателей. Первой стояла маленькая согнутая старушонка, которая дрожащими руками копалась в потертом кошельке. На прилавке сиротливо лежал мясистый краснощекий помидор. «Ты подожди, доченька, не пробивай пока, скажи только, сколько он будет стоить?» – услужливо бормотала старушка. «Пятьдесят рублей», – равнодушно возвестила кассирша, лениво перекатывая во рту ядовито-розовую жвачку. «Ой, что ж так дорого-то!» – засокрушалась бабуся. «А что вы хотите, не сезон!» – сказала кассирша и поторопила копошащуюся в кошельке старушонку. – «Ну что, берете?» «Больно денежек жалко», – заюлила старушка. – «А пенсия только послезавтра. Ты уж, девонька, разреши мне обменять товар, что-нибудь подешевле выберу». «Выбирайте», – равнодушно пожала плечами кассирша. Старушка, схватив многострадальный помидор, ловкой ящерицей ввинтилась обратно в торговый зал. Стоящая перед Егором толстуха с сожженными перекисью «химическими» кудрями начала меланхолично выкладывать из тележки многочисленные банки и упаковки. Оглядев битком набитую тележку, Егор слегка приуныл и задумался. Старушонка с помидором чем-то напомнила ему собственную бабушку. Бабушке было семьдесят девять лет, ее звали незатейливым именем Женя, она была полной, невысокой, с коротко стриженными седыми волосами, покрытыми беленьким платочком, и лукавыми голубыми глазами, от которых в разные стороны разбегались морщинки. У бабушки были легкие сухонькие руки с вылезшими венами, которые ловко и споро доили корову, пололи грядки и вязали носки. Она была воплощением домашнего уюта и спокойствия – к ее надежному плечу всегда хотелось прислониться в трудную минуту. И, странное дело, у бабушки всегда находился совет. Казалось, она заранее знала ответы на все вопросы, которые рано или поздно жизнь задавала ее непутевому внуку. Мать была совершенно другим человеком – тихим, робким, не способным на громкие слова и действия. Она много болела и часто запиралась в своей комнате, откуда могла не выходить часами. В детстве Егору страшно хотелось узнать, что мама там делает. Он прижимался ухом к тонкой дверной филенке и, замирая от страха (если бабушка увидит, ему не поздоровится!), судорожно вслушивался. Из-за двери обычно не доносилось ни звука, только иногда Егор слышал тихое всхлипывание. Он не понимал, из-за чего мама закрывается и плачет, почему она почти всегда молчит, как будто постоянно что-то обдумывает. К матери Егор относился скорее как к старшей сестре. Его настоящей мамой, главой семьи была бабушка, по-настоящему сильный духом человек. Она всегда была в хорошем настроении, ко всему в жизни относясь философски и с оптимизмом. На его памяти бабушка плакала только однажды – когда корова Жданка принесла двух мертвых телят. Егор помнил как сейчас: бабушка пришла из сарая, куда бегала каждый час следить за отелом, неловко села на первый подвернувшийся стул и заплакала. Маленький Егор тогда был в искреннем недоумении: неужели бабушка умеет плакать, как все люди? И только гораздо позже, когда стал совсем взрослым, он понял, какой железной выдержкой она обладала. Ведь в жизни бабушки случалось много неприятного и горького, но она никогда не показывала своего горя другим людям и казалась со стороны ровной и спокойной…