Ши Эрншоу - Мрачные сказки

Мэгги переходила ручей, перескакивая с камня на камень, и ноги ей оросили холодные брызги – я услышал память воды и слабое звучание детской песенки, которую она напевала (похоже, какой-то колыбельной, только я ее не узнал). Возможно, Мэгги, углубляясь в лес все дальше, хотела себя успокоить, почувствовать, что не так одинока.

Лучи передних фар скачут между деревьями. Снег продолжает сыпать с неба. Дворники со скрипом мечутся по лобовому стеклу, с трудом успевая его очищать, а печка обдает меня струей даже не тепловатого, а скорее прохладного воздуха. И через три часа я теряю послеобраз Мэгги. Он блекнет в снежном мареве среди хвойных деревьев, а потом исчезает совсем. Быть может, Мэгги вильнула с прежнего пути за какой-нибудь елью, а я пропустил это место. Возможно, обессилев, она упала на подстилку из сосновых иголок – решила отдохнуть и больше не проснулась. Или же повернула назад. Вернее всего, я просто устал и не могу сконцентрироваться, удерживать ее остаточный образ в сознании. Доехав до пересечения лесовозной просеки с еще одной маленькой проселочной дорогой, я останавливаю пикап. Мне необходимо подумать, решить, стоит ли на нее сворачивать. Или я окончательно потерял Мэгги, оказался в тупике.

Сжав в левой руке подвеску-книжечку, я пытаюсь «считать» память перекрестка. Если Мэгги дошла до него, ей тоже предстояло решить: по какой дороге двигаться дальше. Но, вглядываясь в заснеженное пространство, я не вижу никаких следов и признаков девушки – только темнота между деревьями и блекнущие в ней лучи фар.

Пожалуй, надо возвратиться. Вернуться на три часа назад – к старой печной трубе и полуразрушенному амбару. И повторить попытку утром, с восходом солнца. А, может, мне больше не стоит пытаться? Доехать до автострады 89 и мчать на север, пока мой пикап не пересечет канадскую границу. Я попытался найти Мэгги, разве не так? Я проделал большой путь, чтобы оказаться в этом чертовом лесу, но теперь след оборвался. Послеобраз Мэгги то ли стерся, то ли поблек со временем. Но в любом случае я не в силах установить, куда она делась, какую дорогу выбрала.

В шее снова пульсирует старая знакомая боль. В голову закрадывается сомнение: а не слишком ли поздно? Шансы найти Мэгги живой по прошествии пяти лет невелики. С большой вероятностью она уже мертва… Я включаю заднюю передачу; колеса немного пробуксовывают, но почти сразу восстанавливают сцепление с дорогой. Пикап неуверенно сдает назад, задний бампер задевает небольшое деревце, и, когда я поворачиваю руль, свет передних фар, сместившись, озаряет высокие сосны.

…Там что-то есть. Нога резко давит на педаль тормоза. Я всматриваюсь вперед сквозь падающий снег. В коре вырезаны три отметины. Точно такие же, как на стволе у сгоревшего дома. Еще одна веха. Указатель. Дорожная карта. Мэгги повернула здесь налево! Она ориентировалась по отметинам на деревьях: именно по ним она определяла, куда идти дальше!

Снова переключив передачу, я уверенно выруливаю на новую, более узкую дорогу. А потом раз пять торможу – перед очередной развилкой или просекой, пересекающей путь. Пытаюсь угадать, куда ехать. И каждый раз я обнаруживаю на каком-нибудь дереве три характерные метки. Мэгги не бесцельно бродила по темному лесу. Это была не простая прогулка ради прогулки. Она следовала по маршруту, проложенному кем-то другим.

Я рулю еще часа два – поднимаясь на гребни крутых холмов, пробираясь сквозь лабиринт низко свисающих ветвей. Внезапно впереди возникает преграда: поперек дороги лежит огромная упавшая сосна, раскинувшая в стороны поломанные лапы, как дикий подстреленный зверь. Но между деревьями слева маячит узкая просека. И я направляю свой пикап в эту брешь.

При попытке слегка разогнаться мотор жалобно ноет, машина подпрыгивает на большом камне или пне дерева, а через миг я слышу звук – визг движка, а за ним завывание шин, зарывающихся в снег. Всё! Доездился! Застрял…

Я вылезаю из салона; после нескольких попыток мне удается утрамбовать снег перед всеми колесами. Пробую выехать на медленном ходу из ловушки, но, услышав натужное верещание шин, прокручивающихся на одном месте, удрученно осознаю: пикап не может сдвинуться ни на дюйм; он словно врос в утрамбованный снег. Без лебедки или тягача мне не выбраться. Черт-черт-черт!

Я глушу мотор; фары темнеют. Проверяю мобильник, но сигнал и не думает появляться на экране. Не смогу позвонить ни Бену, ни в ту маленькую компанию по буксировке автомобилей, которую я видел в горном поселке. Слишком уж далеко я углубился в лесную глушь, помощи ждать неоткуда. Я подхватываю с пассажирского сиденья рюкзак с провиантом, фонарь и блокнот для путевых записей, который собирался по окончании поисков передать родителям Мэгги или полиции. Подтянув лямки рюкзака и опустив в карман ключи от машины и маленький серебряный амулет, ступаю на снег. Придется следовать за Мэгги пешком. И как ни странно, но уход от этого поганого, допотопного пикапа я почему-то воспринимаю как полный крах своей жизни. Дно…

Я достиг крайней черты. Мне больше нечего терять. Ветви деревьев нависают над головой, как скелеты мертвецов. Но снег закончился. Покров из туч, застилавший небо, разошелся по швам, и в один из них проглянул лунный серп. «Космический рогалик» – так называла его моя сестра, когда мы были маленькими. Рут делала вид, будто дотягивается рукой до неба и срывает «рогалик» своими грязными, липкими от леденцов пальцами, а потом – под стать настоящему миму – изображала, как откусывает от него большущий кусок, и закатывала глаза от чрезмерно наигранного наслаждения. Моя маленькая сестренка любила вызывать у меня смех.

Вот такие воспоминания о Рут мне по душе и согревают озябшее сердце, а не то, что запечатлелось в моей памяти позднее, когда я нашел ее скрюченной в углу убогой комнатушки мотеля в пригороде Дулута (города на востоке штата Миннесота), на берегу озера Верхнее.

Рут пропала за месяц до того, как я наконец-то решил заняться ее поисками. Целый месяц был мною потерян! Но Рут и раньше пропадала, выбирая себе никудышных бойфрендов и бесперспективную работенку официантки в грязных, прокуренных барах. Она звонила раз в несколько месяцев, заверяла меня, что у нее все хорошо, и снова девалась невесть куда. В нашу последнюю встречу Рут показалась мне необычно взвинченной. Я даже встревожился: не подсела ли она на что-нибудь похуже алкоголя? Непрекращавшееся пощелкивание в ушах подсказывало мне: на этот раз что-то реально не так. Сестра держалась и выглядела хуже обычного.

Я не знаю, когда именно жизнь Рут скатилась под откос. Она всегда была упрямой, толстокожей и тупоголовой. А после смерти наших родителей, ушедших друг за другом с разницей в пару месяцев, у нее окончательно сорвало резьбу. Сестре было всего двадцать, когда не стало родителей, но она быстро превратилась в девушку «не-доставай-меня-или-получишь-по-морде». Хотя это тоже нравилось мне в ней. Ее стойкость – жизнеспособность. Ее твердая позиция: «Я-в-состоянии-сама-о-себе-позаботиться». Увы, такое жизненное кредо мешало Рут просить меня о помощи, не позволяло ей признаться в том, что она нуждалась в своем старшем брате.