Иван Прохоров - Настоящий полицейский

Девчонка очевидно цыганка, из какой-нибудь особой касты, уж слишком благородно держится – смотрит прямо, на шутки не улыбается, глаза умные, на лице никакой косметики, но красива какой-то чужеродной загадочной красотой.

Пока Данилов разглядывал ее, девушка забрала со стола ключи.

– Идите за мной.

– А этот эксперимент, его уже кто-нибудь… – Данилов потерял мысль и стал смотреть на гибкую фигуру идущей перед ним девушки. Комбинезон обтягивал ее идеальные бедра.

– Это просто набор умных фраз, не забивайте голову, все намного проще.

Данилов впервые уловил в ее голосе легкий акцент.

Девушка остановилась у обшарпанной двери, открыла простой английский замок и зажгла свет в виде очередной свисающей с потолка лампочки.

Посреди крошечной невзрачной комнаты стояло кресло с покатой спинкой и подставкой для ног, напомнившее Данилову «пыточную» стоматологию из его раннего советского детства. Советскому же антуражу соответствовала нависающая над изголовьем пластмассовая сфера, напоминавшая сушуар, при помощи которого советские женщины делали «химию».

Дерматиновая обшивка на кресле была порвана в нескольких местах, демонстрируя желтоватые фрагменты лоснящегося поролона.

– Присаживайтесь, – сказала девушка, и поскольку кресло в комнате было только одно, Данилов забрался на «пыточный атрибут», чувствуя при этом накатившую слабость.

– А сколько занимает эта… процедура? – спросил он слегка заплетающимся языком.

– Минут пять.

– Каждый день?

– Нет, просто пять минут, – девушка надвинула ему на голову сушуар.

Он смотрел, как вздымается ее грудь прямо перед его лицом и поднял взгляд выше, на ее нежную кожу под подбородком. Девушка с усилием нажимала какие-то тумблеры на сфере, которые отзывались громкими щелчками в его голове.

– А потом?

– Потом мы отправляем результаты в наш офис в Дели.

– В Дели?

Данилов заметил, что ноги и руки его отяжелели, он попробовал пошевелить рукой, движение давалось с большим трудом. Но при этом он не чувствовал никакой угрозы, разум окутал туман.

– Вы знаете, я ведь из полиции.

– Ничего страшного, – девушка подошла к столу у стены, на котором стоял допотопный ламповый монитор.

– Не беспокойтесь, это не больно, – сказала она, заметив, что он пытается двигать руками.

– А на что это похоже?

– Ну, трудно это описать. Чисто физически вы ничего не почувствуете.

Данилову трудно было сконцентрироваться. Девушка склонилась над монитором, принялась резво стучать по клавишам.

– Уже началось?

– Сначала я задам несколько коротких вопросов. Ничего сложного, это нужно для выбора режима. Вы готовы?

– Наверное…

– У вас бывали травмы головы?

– Хм. Точность ответов важна?

– Желательна.

– Возможно, недавно. Меня ударили, и… я попал в аварию.

– Хорошо. У вас есть братья или сестры?

Данилов попытался вспомнить, но выходило с трудом. На темном потолке мерцали крошечные огоньки, похожие на северные звезды.

– Вы знаете, доктор… Хотя, вы ведь не доктор, верно?

– Можете звать меня Агнесса.

– Агнесса, вы задаете на самом деле сложные вопросы.

– Вы шутите? – обернулась девушка.

– Мой брат пропал без вести. Как я должен ответить на этот вопрос? Есть он или нет? Зависит от наблюдателя как с этим котом в ящике, как его…

– Я поняла. Ладно, тогда последний вопрос: сколько языков вы знаете?

– Ну, русский, и английский… Несколько слов. Могу заказать номер в отеле, спросить, как вас зовут, это считается?

– Думаю, нет. Хорошо.

Девушка снова повернулась к монитору.

– Хотя, подождите! Я знаю язык жестов.

– Серьезно?! – девушка с удивлением посмотрела на него. – Вы знаете его хорошо?

– Неплохо, я учил его много лет. Я понимаю этот язык.

– Вы работаете с глухонемыми или дело в ком-то из ваших близких?

– Второй вариант. Мой брат.

– Тот, что пропал?

– Да.

– Вы общались с ним на этом языке?

– В том-то и дело, что нет.

Данилов вдруг почувствовал ком в горле. Оказывается дело не только в физической слабости, он как-то и душевно обмяк. Захотелось жаловаться на жизнь.

– Я был… То есть, это из-за меня случилось.

– Он пропал из-за вас?

– Дело в том, что я был очень плохим старшим братом. Я ненавидел его, как дети ненавидят тех, кого больше любят родители.

– Ну, это нормально…

– Я разбрасывал его карандаши, рвал его тетради, раздавал ему подзатыльники. Но больше всего я любил запирать его в кладовке на несколько часов, когда родители были на работе…

Данилов почему-то не мог остановиться и продолжал говорить, совершенно не задумываясь, зачем это делает.

– … и он всегда терпел, как будто… как будто это была для него какая-то миссия. Вы знаете, что такое провести запертым в темноте, особенно если ты ничего не слышишь? Нет, это ненормально, Агнесса. Быть таким подонком ненормально. Я думал он железный, но в тот день его терпение лопнуло. Ночью мы остались вдвоем, отец ушел к любовнице, мать в ночную смену, а накануне мне влетело, и я решил устроить ему маленький освенцим. Я зашел в комнату, где он сидел и…

Данилов понял, что в глазах у него стоят слезы, только когда увидел расплывающуюся Агнессу, которая стояла перед ним, скрестив руки.

–… я увидел только открытое окно. Он сбежал. И с тех пор я никогда его больше не видел. Никто его больше не видел. Нет, я никогда с ним не говорил на языке жестов. Я выучил его потом, чтобы когда я найду его, чтобы… чтобы…

– Попросить прощения?

– Вы очень проницательны, Агнесса, а я как-то стал слишком болтлив. Скажите, что было в чае?

– Это обычный индийский чай.

Данилов улыбнулся, несмотря на слезы.

– А знаете, что хуже всего, Агнесса? Что он никому не мог даже толком пожаловаться. Родители ведь не знали его языка, только мать пыталась что-то учить, но ей всегда не хватало терпения. И он не жаловался. Никогда не жаловался, и меня это бесило еще больше, как будто он был лучше меня… Он и был лучше меня.

Агнесса перед ним стала превращаться в какую-то волнообразную субстанцию, и это уже было трудно списать на слезы.

– Я не чувствую ног и рук, но это не важно. – Данилов еле ворочал языком. – Я хотел сказать, что… Мне жаль, в заднем кармане джинсов двадцать пять тысяч рублей. К сожалению это все. Я много болтаю. Так и должно быть?

– Это абсолютно нормально. – Раздался голос как будто со всех сторон одновременно.

– А эта процедура… Она скоро начнется?

– Она уже почти завершилась.

Данилов усмехнулся.

– А я… а я почти ничего и не заметил.

– Совсем ничего?

– А должен был?

– А вы приглядитесь.

И он пригляделся.

Первую часть слова он слышал, еще созерцая голые бетонные стены, а вот мягкое «тесь» уже поднялось над огромными тенями и исчезло в бездне над головой. Холод – первое, что он почувствовал. А следом инстинктивный испуг, оттого что нечто настырно царапало ему щеку.