Таня Свон - Театр кошмаров

– И где волонтеришь? – выдавила дружелюбную улыбку Ронда, пытаясь разбавить напряженную атмосферу. – В универе помогаешь или после первого курса дали допуск на практику в больнице?

И пусть улыбка была фальшивой, но интерес Ронда не играла. Похоже, Этель это почувствовала и опустила щит замкнутости, за которым пряталась от сестры.

– В парке, – она откусила блин, но тут же отложила его. После ссоры обеим сестрам еда встала поперек горла.

– В парке? – Ронда нахмурилась, а перед внутренним взором возникла карта Фирбси. – Тот, который в центре? «Изумрудный пруд»?

Этель только качнула головой и даже рот раскрыть не успела, а Ронда уже все поняла.

– В «Жерле», – сказали сестры в один голос, и их лица переменились.

Этель снова попыталась улыбнуться, а Ронда о своей маске дружелюбия мигом забыла. Ее брови поползли на лоб, кровь отхлынула от лица. Этель перемен в сестре не замечала, потому что, обиженная, все еще смотрела куда угодно, но только не на Ронду.

– Набор объявили не так давно, и я кое-как успела забрать место, – Этель смотрела в пол, а ее пальцы нервно теребили оторванный ярлычок от чая. – Работа несложная, хотя время жрет ужасно. Чтобы накопить на курсы, мне придется пахать в парке все лето…

– Нет, – спокойный, но жесткий голос Ронды стер последние призраки радости с лица Этель.

Она нахмурилась, и шрамы на ее виске бледной паутинкой опустились вслед за кончиком брови.

– Ты больше не пойдешь в парк. Ясно? – строже, чем стоило бы, приказала Ронда, и это окончательно разрушило надежды на перемирие.

– Не пойду? Почему это?

– Потому что… – начала Ронда, но тут же запнулась.

Как пояснить сестре, что, возможно, в парке творится что-то неладное? Как убедить, что в «Жерле» опасно, не имея никаких доказательств? Есть только цепочка странных совпадений и животный, всепоглощающий страх потерять последний крошечный осколок семьи.

– Там опасно, – глухо выдавила Ронда, чувствуя на себе тяжелый взгляд малахитовых глаз.

Шаги секундной стрелки в повисшей тишине были громче выстрелов. Ронда успела насчитать двадцать два щелчка прежде, чем Этель заговорила.

– Я не катаюсь на аттракционах, если ты об этом. Знаю, там все установили всего за ночь, это опасно, и бла-бла-бла, но в «Жерле» я не развлекаюсь, а помогаю людям, которым становится плохо. Кого-то укачивает, кто-то падает в обморок от жары, кто-то разбивает коленки в кровь…

– Я не об аттракционах, – грубо перебила Ронда.

– А о чем? – нервная улыбка Этель дрогнула. В глазах застыл блеск. Не то злость, не то слезы. – Боишься, что на меня вырвет кого-нибудь после «Вертушки»? Или, может, переживаешь, что сорвусь и потрачу все наши деньги на попкорн и сладкую вату из палаток? Или…

– Прекрати!

Ронда, до этого устало потиравшая переносицу, вдруг ударила по столу. Кружки коротко звякнули. Чай выплеснулся из них мелкими коричневыми лужицами.

Этель не понимает. И не поймет.

Сестра не видела все записи, которые сделала Ронда. Не думала ночами о том, что десятки жизней внезапно прервались без причины, а судьбы людей, которые еще вчера гуляли по улицам, ходили в продуктовый, возвращались к своим семьям… Превратились в короткие сводки и сухие факты. Они стали несколькими абзацами рядом с черно-белым фото. От десятков судеб не осталось ничего, кроме тире между двумя датами.

Почему это случилось? Почему абсолютно здоровые люди беспричинно перестали существовать? Почему всех их, таких разных и чужих друг для друга, объединил луна-парк на окраине Фирбси?

Комната покачнулась, когда Ронда представила, что через месяц-другой на ее доске появится новый лист с именем Этель. Она не попадет в группу преступников, не окажется рядом с наркоманами или алкоголиками. Трудным подростком Этель тоже не назовешь. А вот в «компанию» травмированных, убитых горем прошлого обе сестры впишутся отлично.

Подумав об этом, Ронда невольно посмотрела в лицо Этель. Но не в ее зеленый здоровый глаз, а на тот, что был отмечен бельмом слепоты. Он – отпечаток боли и вечное напоминание об ошибке Ронды.

Она не допустит еще одну.

– Это сложно объяснить, но я постараюсь. А ты постарайся поверить мне, Этель. В парк тебе ходить больше нельзя.

– Почему? – Этель медленно встала, не сводя глаз со старшей сестры.

Лицо Ронды резко осунулось. Она будто постарела в один миг на десяток лет. Сердце тревожно сжалось, ведь Ронда знала – все, что она сейчас скажет, не будет иметь веса. У нее нет доказательств. Ни для Этель, ни для Ааррона, ни для отдела полиции, ни для самой себя.

Есть только догадки, подозрения и…

– Паранойя. У тебя паранойя, Ронда, – с печалью в голосе и болью в глазах выдохнула Этель. – С того дня ты словно умом тронулась. Я перестала тебя понимать. За чем ты гонишься?

– Я хочу покоя для нас с тобой и справедливости для всех.

– Ты не можешь контролировать весь мир, – грустно качнула головой Этель, и свет желтой лампы отчетливо осветил ее изуродованное шрамами лицо.

– Не могу, – Ронда тоже встала из-за стола. – Но мне и не нужно контролировать весь мир. Дай мне защитить тебя.

Этель пораженно умолкла. Ее глаза расширились, а с губ сорвался шумный вздох. Но замешательство девушки длилось лишь долю секунды, а потом она нервно прыснула:

– Защитить от чего, Ронда? Я не ребенок, а ты – не моя мать. Я не обязана тебя слушаться. Но если скажешь все прямо, обещаю подумать над твоими словами.

Некоторое время они обе молчали. Этель ждала, а Ронду, невозмутимую снаружи, разрывало изнутри. Как сказать сестре правду? Да и стоит ли это делать?

Наконец она осмелилась. Стиснула ладони в кулаки, выпрямила спину, будто была на отчете, и на одном дыхании выдала:

– За месяц умерло девятнадцать, – Ронда запнулась, вспомнив о видео от Ааррона, которое так и не успела посмотреть, и исправилась: – Двадцать. За месяц умерло двадцать человек, которые побывали в «Жерле». Смерть наступила на фоне полного здоровья, причины гибели не установлены, но все умершие посещали парк. Я думаю, что эти события как-то связаны, но пока не понимаю как. Одно могу сказать точно: в «Жерле» опасно. Да и от старого театра лучше держаться как можно дальше. Раньше там часто прятались бездомные. Мало ли кто там может ошиваться сейчас? Поэтому, пожалуйста, Этель, забудь о своем волонтерстве. Мы накопим на эти курсы, все будет хорошо. Только не ходи в парк, умоляю.

Сказав это, Ронда часто и шумно задышала. Она чувствовала себя так, будто пробежала сложный кросс: дыхание сбилось, сердце тарабанило о ребра, а в висках гремел пульс.

Ронда могла бы подумать, что время остановилось: мир словно замер. Но шумные часы выдавали каждую прошедшую секунду, которую сестры провели в тяжелом молчании.