Екатерина Звонцова - Отравленные земли

– О вас мне немного говорили в Вене. – Я улыбнулся искренности его недоумения. – Если захотите, я расскажу. Но сначала… признайте, что у меня чуть больше права задать вопросы первым, поскольку я не понимаю, что происходит и на каком я свете.

Юноша склонил к плечу голову и отложил книгу на подоконник. Краем глаза я отметил, что это едва вышедшая «Естественная история и теория неба» [13] Труд Иммануила Канта, где впервые излагается гипотеза происхождения Солнечной системы из гигантской газовой туманности. Книга вышла анонимно, но для учёного сообщества авторство было очевидно. . Необычное, смелое чтение для священника, но расспросы о нём я всё же отодвинул как менее насущные.

– Это Каменная Горка?

– Да.

– Сколько я уже здесь?

– Вас привезли вчера на рассвете. Ваш кучер едва не повернул назад, увидев наш… – священник потупился, – убогий уклад. У нас тут даже не Брно; всё запущено; думаю, и вы неприятно удивлены.

– Нисколько, поверьте. – Я возразил искренне: обижать нового знакомого мне не хотелось, тем более дом был симпатичный. – Что со мной случилось?

– Полагаю, вы отравились в каком-нибудь трактире по пути. Вам довольно быстро полегчало, когда в вас влили травяного настоя. Его готовит одна моя прихожанка, Марта; им лечится полгорода… – Угол губ священника дрогнул в виноватой улыбке. – Прошу, не оскорбляйтесь применёнными к вам средневековыми методами, других не было. Наших медиков крайне трудно добудиться до полудня, потому что… – он сконфузился и резко замолчал, явно не желая выступать жалобщиком.

– Потому что дружны они не только с Асклепием, но и с Вакхом, верно? – Видя, как он даже покраснел, я едва сдержал смех. – Печально, но при нашем труде ожидаемо.

Эта беда провинций, идущая от скудности жизни, была мне хорошо известна, и даже в столице пьянство всегда цвело тем буйнее, чем старательнее с ним боролись. Я кивнул, объяснив себе наконец горький привкус на языке: значит, лечебные травы… Видимо, на моём лице отражалось желание услышать что-то ещё, потому что Рушкевич продолжил:

– Старая Марта живёт на отшибе, ближе к перевалу. Думаю, ваш человек стучал ко многим, но по определённым причинам… – его лицо помрачнело, – у нас не открывают двери ночью. Марта же открыла, она милосердна и неблагоразумна. Вряд ли она поняла из речи кучера что-то, кроме слова «помощь», хотя их языки и родственные. За помощью… – опять Рушкевич слабо улыбнулся, – так сложилось, что за ней, как правило, бегут ко мне. Солнце едва взошло, когда Марта постучала в мою дверь. Я решил не везти вас к кому-либо из наших врачей, а послать за ними. Но, как я, в общем-то, и ожидал…

– Мою жизнь пришлось спасать вам и той женщине?

Он кивнул, но тут же прибавил:

– Вряд ли вашей жизни что-то действительно грозило. Вам просто стоило осмотрительнее выбирать место для трапезы и знать меру.

– И тем не менее, – мало задетый наставлением, я приподнялся на подушке, – благодарю вас от всего сердца. Вы избавили меня от очень многих неприятностей, и у вас, как я успел заметить, чудесная обстановка.

Его глаза снова встретились с моими. Их открытый, пронзительный взгляд оказалось довольно трудно выдержать. Надеясь, что священник сейчас отвернётся, я предложил:

– Хотите что-нибудь спросить в ответ? Кто я, что забыл здесь?

Он продолжал на меня смотреть, и я тоже – из чистого голландского упрямства – не прерывал бессмысленного контакта. Рушкевич молчал, будто сосредоточенно в меня вчитываясь; в нём почудилось вдруг что-то детское, забавное, трогательное. Он не шевелился, я тоже замер. Так прошло секунд десять, после чего мы почти одновременно неловко засмеялись и моргнули. Юноша, запустив пальцы в волосы, наконец кивнул.

– Ваш кучер сказал, что вы медик из столицы и прибыли с инспекцией, а позже прибудут ещё двое. Но что именно вы все собираетесь инспектировать, он не уточнил.

– Вампиров, – просто отозвался я и тут же поразился перемене в его лице: оно приобрело вначале настороженный, а потом потерянный вид.

– Вот как… не совсем понимаю, – прозвучало натянуто.

– Императрице не по душе слухи об осквернении трупов, прилетающие из вашего региона, – пояснил я. – Наместник Мишкольц жаловался на это в свой последний визит, а теперь вовсе пропал без вести. Возможно, вы что-то проясните? По его словам, вы не последний человек в городе.

Священник смотрел себе под ноги. Длинные пальцы он сложил на коленях и сцепил в замок.

– Это опасные поиски, доктор, – наконец пробормотал он. – Зря вы их затеяли.

– Почему? – Я сел, упираясь ладонью в поверхность кровати.

Помедлив, Рушкевич ответил:

– Будет лучше, если вы сами это поймёте.

Я насупился. Возможно, я скучный человек, но меня никогда не удовлетворяли такие формулировки. Какого бы тумана ни пытались напустить в мою сторону, я поскорее развеиваю его твёрдым взмахом руки, непреклонно требуя деталей, больше деталей.

Рушкевич, поймав выразительный взгляд, виновато пожал плечами:

– Это… не так просто объяснить. Это нужно увидеть. И почувствовать. Понимаете?

Я не понимал и собирался попросить доступных объяснений, но в ту же секунду вдруг действительно почувствовал неладное. На моей шее висело нечто, чего там не было, когда я трясся в экипаже. Я закрыл рот и забрался рукой под расстёгнутый воротник нижней рубашки. Почти сразу пальцы нашли шнурок, а на шнурке – что-то металлическое. Вытянув это на свет, я недоумённо наклонил голову и увидел серебряный нательный крестик, очень простенький и, вне сомнения, чужой. Я вопросительно поднял глаза. Наблюдающий за мной Рушкевич подобрался, будто готовясь к драке.

– Что это? Чьё это? – настороженно уточнил я.

– Ничьё, не беспокойтесь. Пока вы здесь – ваше.

– Чушь какая-то… совершенно лишнее. – Качая головой, я принялся стягивать шнурок, но мои запястья тут же удержали. Руки священника были почти ледяными и удивительно сильными.

– Прошу, не надо. Без него не стоит показываться на наших улицах, особенно после наступления темноты. Знаю, в столице на это сейчас смотрят шире… но не тут.

– Герр Рушкевич. – Я сурово взглянул в его обеспокоенное лицо. – И вы говорите, я зря приехал? Вы тоже верите в эту ересь! Меня предупреждали, однако…

Юноша смущённо убрал руки, но когда он заговорил, голос звучал твёрдо:

– Если хотите выказать мне хоть малейшую благодарность, оставьте крест на шее.

Возразить помешало то, что я вдруг впервые обратил внимание на ладони священника: они открылись взгляду. И при всём моём медицинском опыте я вздрогнул от увиденного. Кожа была словно кожура гнилого яблока, а местами – неестественно розоватая. Застарелые ожоги разной степени тяжести; плохо зажившие волдыри, образовавшие шрамы… Откуда они у человека такой мирной профессии? Сжигал ведьм?