Гильермо Мартинес - Преступления Алисы

– Ради Бога, Альберт! – воскликнул он. – Поделись секретом, какой краской для волос ты пользуешься, и мы с тобой сравняемся годами.

С другого конца стола послышался шелест фольги. Явившийся позднее всех полный мужчина, тяжело, со свистом дыша, аккуратно развернул конфету и сунул ее в рот. Поймав наши взгляды, пожал плечами.

– Все, что убивает, лечит. Или там было наоборот? – произнес он, посмотрев на меня и словно извиняясь. – Я диабетик и должен съедать конфету каждый раз, когда понижается уровень сахара в крови.

– Он хочет сказать, – перевел его слова Рэймонд Мартин, – что этими конфетами он вас не угостит, не надейтесь: по крайней мере никто из нас никогда их не пробовал.

Мужчина, казалось, собирался что-то ответить, но Джозефина Грей налетела на него с целым шквалом вопросов и упреков, будто они долго не виделись и накопился длинный список, который она теперь бурно оглашала.

– Это Леонард Хинч, – шепнул мне Селдом, – владелец «Vanished Tale» и издатель всех книг Братства. Но ему нельзя здесь находиться, он не действительный член. Интересно, как он узнал? – Селдом озабоченно посмотрел на часы. – Уже десять минут седьмого. Странно, что Кристин опаздывает.

Сэр Ричард Ренлах, сидевший во главе стола, обменялся с ним взглядом.

– Мы все собрались, Артур: как тебе кажется, долго еще ждать? Может, Генри пока запишет в протокол присутствующих?

Генри Хаас, расположившийся рядом с Ренлахом, открыл большую черную книгу, но прежде, чем он успел что-либо записать, в дверь постучали и вошел один из привратников колледжа.

– К нам вниз поступил звонок для профессора Артура Селдома, – объявил он.

Селдом встал со стула и последовал за привратником вниз по лестнице. Возникла неловкая, длительная пауза.

– Надеюсь только, что девчонка не передумала и мы не зря здесь собрались, – с досадой пробурчал Торнтон Ривз. – Я отменил занятие.

– А мы на день раньше приехали из Лондона, – подхватил Альберт Раджио.

Я оглядел присутствующих и вспомнил, как накануне сказала Шэрон: «Чопорные стариканы, которые постоянно пьют чай». Она ошиблась только в том, что большинство, если судить по содержимому чашек, предпочитали кофе.

Прошло две или три минуты, прежде чем Селдом снова появился в дверях. На нем, как говорится, лица не было.

– Звонила мать Кристин, – объявил он во всеуслышание. – Она сообщила, что дочь в больнице, в тяжелом состоянии. Вчера ночью, когда Кристин возвращалась из кино, ее сбила машина; водитель не остановился и оставил ее лежать на дороге. Сейчас она в больнице Рэдклиффа, в отделении интенсивной терапии. Скоро Кристин отвезут в операционную для второго хирургического вмешательства. Я обещал ее матери немедленно приехать.

Все молчали, сраженные вестью, пока Селдом обходил стол, чтобы забрать книгу, которую оставил на своем месте. Когда он поравнялся со мной, я встал и последовал за ним. Селдом не возражал.

Когда мы выходили из зала, Джозефине удалось ухватить Селдома за руку.

– Махмуд там, внизу: можете передать ему от меня, чтобы он вас отвез, а потом вернулся за мной. Я помашу ему рукой из окна. Так вы доедете быстрее.

Селдом согласился и, когда мы очутились на улице, подошел к шоферу, что-то негромко сказал ему и кивнул на окно, откуда Джозефина махала рукой. Мы сели в «Бентли», машина тронулась с места, но водитель ехал так осторожно, с таким уважением ко всем дорожным знакам и пешеходным переходам, что я с тоской вспоминал свой велосипед и задавался вопросом, не добрались бы мы быстрее пешком.

Когда мы наконец вышли у дверей больницы и миновали лабиринт коридоров, Кристин уже увезли в операционную. У нее было несколько переломов, сломанное ребро проткнуло легкое, но самым опасным был ушиб мозга, сгусток крови, который не до конца рассосался. Поэтому ее оперировали вторично: решили произвести трепанацию черепа, а там будь что будет. Все это рассказала нам ее мать в зале ожидания. Это была женщина небольшого роста, с честным, простодушным лицом, опаленным солнцем, как у всякой сельской жительницы. Дочь унаследовала от нее только пронзительную голубизну глаз, и я спросил себя, не делала ли Кристин все возможное, чтобы не походить на мать. Говоря с нами, она комкала платочек в руке. Женщина приехала из Гилдфорда сразу после звонка из больницы. Поведала, что пришлось оставить на соседку дом в пригороде, огород и котов и сесть в первый же поезд. По приезде ее уже ждал офицер полиции. Они пока не сумели отследить машину, которая сбила Кристин. Передавая нам все это, женщина заливалась слезами. Ее дочь без всякой жалости оставили умирать: Кристин едва не истекла кровью. Это случилось прошлой ночью, примерно в одиннадцать часов, когда она возвращалась из кино. Кристин вышла из автобуса у ротонды Кидлингтона, а сбили ее по дороге домой, в закоулке, где почти и не бывало никакого движения. Полиция ищет свидетелей, но это нелегко, ведь в такой час уже никто не ходит по улицам. Вероятно, сказали ей, это был какой-нибудь пьяный первокурсник: иногда они на полной скорости выезжают за пределы Оксфорда и устраивают ночные гонки.

Селдом спросил, кто обнаружил Кристин. Местный житель вывел на прогулку пса, тот и нашел девушку, поскольку ударом ее выбросило за обочину, в густую траву. Потом женщина рассказала, что несколько часов назад Кристин очнулась после анестезии: она не узнавала мать, смотрела на нее, не видя, однако выкрикивала имя Селдома. Тогда мать порылась в сумочке, которую Кристин носила с собой в ту ночь: номера телефона найти не удалось, но в ежедневнике имелась запись о заседании Братства, и мать решила позвонить в Крайст-Черч.

Мы оставались с ней, пока не закончилась операция и не увидели издалека, как Кристин увозят на каталке в один из стеклянных отсеков отделения интенсивной терапии. Можно было различить лишь босые ступни, пластиковые капельницы с физраствором и толстую белую повязку на голове. Одна из врачей подошла, и мать поднялась, вся дрожа, опираясь о мою руку. Врачи сделали все, что должны были сделать, скупо поведала докторша, и какой-то динамики нужно ожидать в ближайшие сутки. Решающими станут ночные часы, пока пациентка не выйдет из комы. Мать перекрестилась и сказала, что проведет в зале ожидания остаток ночи. Она снова поблагодарила нас за то, что мы приехали, но Селдом все не решался уходить. Он спросил, не спущусь ли я с ним покурить в один из внутренних двориков, и медленно побрел по ступенькам к покрытому гладкими плитами квадрату между стен, состоявших из сплошных окон. Уже начинало темнеть, а Селдом с выводящей из терпения медлительностью набивал и сворачивал свою сигарету. Когда он склонил лицо к сложенным ладоням, где теплился огонек зажигалки, я увидел характерную складку на лбу и напряженный, сосредоточенный взгляд, будто профессор пытался поймать какую-то ускользающую мысль.