Стивен Хантер - Черный свет

И последнее, глазурь на его пироге счастья – лошади. Лучшее занятие на свете. Есть в лошадях нечто такое, из-за чего мы питаем к ним искреннюю, глубокую любовь. Они никогда не лгут, отвечают на заботу крепкой привязанностью, не страдают такими пороками, как тщеславие, ревность или лицемерие. Это простодушные создания, выносливые и несмышленые, как рогатый скот, но наделенные особым очарованием, которое он так любит в животных и любил всегда, даже когда охотился на них; теперь он этим не занимается. Пленительные существа, они порой, покоряясь неведомой силе, вдруг сбрасывают сонное оцепенение, прекращают щипать траву и начинают крутиться в удивительном танце, грациозно выстукивая па своими стройными ногами. Когда они, подчиняясь приказаниям маленькой всадницы (такой, как хозяйка Билли или его собственная дочь, которая со временем станет хорошей наездницей), несутся по равнине, выбивая пыль мощными копытами и играя мускулами, он испытывает упоительное счастье, какого не даст ни бутылка, ни ружье в руках – а ведь он испробовал и то и другое.

Боб тренировал Билли, гоняя его на корде. Есть несколько способов управлять лошадью на таких занятиях: можно держать ее на привязи, пуская легким галопом по кругу на расстоянии двадцати футов от себя, подгонять хлыстом или просто голосом, как он делал сейчас.

– Ну, давай, Билли, – напевно приговаривал Боб.

И конь мчался по кругу, разминая мышцы. Получалось, что Билли бежал все время перед его глазами, потому что Боб кружил на месте. Из-под копыт летела пыль, оседая на лоснящемся от пота крупе. После тренировки Билли придется почистить как следует, но это не беда. Во второй половине дня за ним приедут хозяева.

Двадцать минут. Когда Билли стал выздоравливать, Боб начал выводить его на круг, чтобы вернуть силу ослабевшим, вялым ногам, восстановить упругость обмякших мышц, возвратить коню стать и красоту. Билли поначалу противился тренировкам, выглядел неуверенным, потому что его зрение из-за язвы ухудшилось процентов на сорок. В первые дни занятий его сил хватало только на семь-восемь минут, после чего он лишь изображал активность; теперь же Билли мог спокойно бегать по двадцать минут три раза в день и при этом сохранял такой вид, что хоть снова пускай его по кругу.

– Ладно, малыш, – сказал Боб и стал укорачивать веревку, привязанную к металлическому нахрапнику.

Мало-помалу он притянул к себе коня и заставил его остановиться, затем отстегнул корду, снял нахрапник и накинул на Билли уздечку. Теперь нужно минут двадцать выгуливать животное, чтобы оно остыло, – разгоряченного коня не оставляют без присмотра. Потом он его почистит. В три часа за Билли приедут миссис Хастингс и Сьюзи. Все выйдет как нельзя лучше. Билли вернется к прежней жизни. Чем-то ведь нужно заниматься, а эта работа отлично подходит для Боба. Как ветеран морской пехоты, он получал пенсию, Джулия работала в клинике навахской резервации три дня в неделю, а при необходимости и больше, так что их семья ни в чем не испытывала нужды.

– Папа!

К нему обращалась четырехлетняя Ники, светловолосая крепкая малышка.

Хорошо растить детей на ранчо в двадцати милях от города, подумал Боб, прививать им привычку подниматься рано и идти кормить скотину вместе со взрослыми, приучать к тяжелому труду, воспитывать чувство ответственности – в общем, формировать характер. Это идет на пользу. Его тоже так воспитывали. Правда, его отец погиб при трагически нелепых обстоятельствах.

– Что, ИКН-четыре?

– Билли весь в поту.

– Да, малышка, в поту. Он здорово побегал. Славно потрудился. Теперь мы его выгуляем, и он остынет.

– За Билли сегодня приедут?

– Да, малышка, сегодня. Ему уже получше. Осталось несколько шрамов, зрение частично утрачено, но в остальном он вполне здоров. Мы его вылечили.

– Я буду скучать по Билли.

– Я тоже. Но он должен вернуться к прежней жизни. Сьюзи, его хозяйка, тоже четыре недели скучала по своему любимцу. Теперь ее очередь быть счастливой.

ИКН4, в джинсах, кедах и тенниске – как и все дети, проводящие бо́льшую часть времени на скотном дворе среди лошадей, – была похожа на замарашку и светилась от счастья. Она прыгала возле отца, наблюдая, как тот водит Билли по загону. Животное наконец успокоилось и стало дышать нормально.

– Ты будешь его чистить, папа?

– Поможешь мне, солнышко?

– Конечно.

– Ты такая большая, ИКН-четыре, – проговорил Боб.

Девочка смешно сморщила личико в улыбке.

ИКН4 взяла коня за повод, завела в сарай и стала сосредоточенно привязывать. Большое животное не противилось, потому что девочка действовала уверенно и не боялась угодить под копыта.

– Ну, двигайся, сонная кляча! – покрикивала она, подталкивая коня. Взяв еще одну веревку, девочка пристегнула ее к недоуздку, крепко привязав Билли в стойле. – Можно дать ему морковку, папа?

– Погоди, солнышко.

Боб взял шланг, поставил рядом ведро с мыльной водой и стал старательно обтирать Билли губкой – шею, бока, спину, каждую мускулистую ногу.

– Папа! – окликнула его девочка.

– Да, солнышко?

– Папа, здесь был один человек.

В глазах Боба сверкнул огонь.

– Худощавый такой, густые темные волосы, весь напряженный?

– Что значит «напряженный», папа?

– Ну, как будто ему хочется бежать, а он вынужден стоять на месте. Не улыбается, лицо словно сжато в кулак.

– Да, папа. Это он.

– Где ты его видела?

– Его машина стояла на дороге, там, где я утром сошла с автобуса. Розалита посмотрела на него, а он отвернулся.

– Это был пикап? Белого цвета?

– Да, папа. Ты знаешь его? Он хороший? Он мне улыбнулся. Я думаю, он хороший.

– Он просто идиот. Вбил себе в голову, что на мне можно разбогатеть и прославиться. Он скоро устанет торчать здесь и уедет. Мне казалось, он понял, что я не хочу иметь с ним дела. Не думал, что он такой упорный.

И когда только его оставят в покое? Если твою фотографию поместили на обложке журнала, все сразу делают вывод, будто ты знаешь нечто такое, о чем можно написать бестселлер. Вот уже много лет всякие придурки тянутся к нему. И как только они его находят? Такое впечатление, будто его адрес занесли в какую-то информационную сеть для психов и идиотов, чтобы полоумные неудачники не скучали. Некоторые из них даже не из Америки. Самыми противными оказались немцы: предлагали ему деньги, сулили золотые горы. Но он покончил с этим раз и навсегда. Он сыт по горло своей пресловутой славой. Все, с него хватит.

– Он докучал тебе, малышка?

– Нет, папа. Просто улыбнулся.

– Если увидишь его снова, сразу скажи мне. Я поговорю с ним, и он уедет. Или дождемся, пока ему не надоест здесь околачиваться.

Многие из них через некоторое время просто исчезали. У них были совершенно нелепые представления, безумные идеи. Некоторые приезжали даже не из желания написать о нем и заработать на этом – хотели просто посмотреть на него, вынести что-нибудь из общения с ним, из его рассказов о своей жизни. Глупцы. Его жизнь – не памятник, не символ, не образец для подражания. Его жизнь – это его личная жизнь.