Эд Макбейн - Часовые свободы

— А ты не приставай ко мне со своими советами, — ответил Танненбаум.

— Папа, эти люди не шутят.

— Вот как? А я, по-твоему, шучу? Если они хотят застрелить меня, то пусть уже застрелят. Я знавал таких сопляков, еще когда проходил практику в самой грязной больнице Нью-Йорка. Туда такие тоже заявлялись как-то с оружием. — Он сердито кивнул, затем встал и обвиняющим жестом ткнул пальцем в Гарри: — Вы не запугаете меня своей винтовкой, мистер!

— Папа, садись, — сказал Марвин.

— Конечно сяду, — сказал Танненбаум и снова опустился на ящик. Он сердито уставился на Гарри, затем взглянул на жену, с упреком наблюдающую за ним. — Ничего, — проговорил он тихо и снова хмуро уставился на Гарри.

— Ваш отец, кажется, немного рассердился, верно, мистер Танненбаум? — продолжал издеваться Гарри.

— Послушайте, — обратился к нему Марвин. — У отца больное сердце, поэтому он ушел на пенсию и переехал сюда, во Флориду. Я не хочу, чтобы он волновался. Вы можете это понять?

— Ну как же, конечно, мистер Танненбаум, — с преувеличенной готовностью поклонился Гарри, выпучив глаза. — Конечно, я могу это понять. Только скажите, что мне, по-вашему, следует для этого делать?

— Просто не провоцировать его, вот и все.

— Я попытаюсь, — ответил Гарри, живо улыбнулся и быстро скомандовал: — Возьмите вон ту скамью и сядьте со своей матерью у двери.

— Что он хочет? — спросила Рэчел Танненбаум.

— Пойдем, мама, — позвал Марвин. — Вот сюда, к дверям.

— Но здесь сквозняк, — возмутилась Рэчел.

— Мам, это же все-таки Флорида.

— Уверена, что, помимо всего прочего, мы все схватим здесь пневмонию, — сказала Рэчел, усаживаясь рядом с Марвином на скамью у двери.

— Мистер Костигэн, если вы перенесете один из этих ящиков поближе к корме моторки, думаю, вы можете сесть там с мисс Уотс. Лицом ко мне, пожалуйста. Вот так. Теперь остались только наш цветной друг и молодая миссис Танненбаум. Эймос, вы не могли бы пересесть туда, где стоят эти лодочные моторы? Видите эти бочки из-под горючего?

— Да, — кивнул Эймос.

— Прекрасно. Вы можете перекатить их сюда от того места, где сидят мистер Танненбаум с матерью? Таким образом, у нас образуется нечто похожее на квадрат, верно? — спросил Гарри. — Довольно удобное расположение, что скажешь, Клайд?

— Очень даже удобное, — засмеялся Клайд, снова не удержавшись от взрыва хохота.

— Я очень рад, что вам так весело, — нахмурился старый Танненбаум. — Вы все разыграли так весело и интересно, что вам обоим место только в водевиле. — Он посмотрел на сидящую у противоположной стены жену: — Ничего, не обращай внимания.

— Папа, — умоляюще взглянул на отца Марвин. — Пожалуйста, постарайся взять себя в руки.

— Теперь — вы. Не хотите ли сесть, Эймос? — И Гарри повернулся к Эймосу, который перевернул бочки вверх дном и придирчиво осматривал их.

— Они грязные, — констатировал Эймос. — Эти бочки все в масле.

— Ах ты Господи! — театрально воскликнул Гарри. — Мы не хотим испачкаться, верно? О нет, Господи, ни в коем случае!

— Лучше делайте, как он сказал, — прошептала Сельма.

— Вы чертовски правы, леди, это было бы гораздо лучше, — согласился Гарри.

— Скажите какой крутой парень! — не унимался Танненбаум, и Гарри вдруг соскочил с верстака, пересек комнату и приблизился к старику и Бобби, сидящим рядом с носом установленного на опоре катера.

— Думаю, я вас уже достаточно терпел, — взорвался Гарри. — А теперь постарайтесь держать рот на замке.

— Перед вами не робкая женщина! — Танненбаум грозно потряс пальцем у него перед носом.

— Опустите руку, — приказал Гарри.

— Вы — бандит! — запальчиво выкрикнул Танненбаум.

— Черт возьми, я не просто бандит! — Гарри отбил в сторону руку Танненбаума, развернулся на пятках и зашагал назад, к верстаку, где с винтовкой на коленях сидел Клайд. Там он обернулся на Танненбаума: — Я не просто бандит!

Он кивнул в подтверждение своих слов, как бы довольный их звучанием, и затем, вместо того чтобы вернуться к верстаку, начал мерить громадными шагами прямоугольное пространство. Расхаживая, он поочередно взглядывал на каждого пленника: Марвина и Рэчел, сидящих на скамье без спинки у дверей на длинной стороне малярной; Люка и Саманту, пристроившихся на перевернутых ящиках вблизи кормы моторки; дрожащего от злости доктора Танненбаума, почти прижавшегося к боку Бобби Колмора у носа моторки, и Эймоса с Седьмой Танненбаум у третьей стены прямоугольника, которым пришлось выполнить приказание Гарри и сесть на бочки из-под горючего, перетащенные сюда Эймосом. Клайд с винтовкой на коленях замыкал прямоугольник с четвертой стороны.

— О'кей, я считаю, что мы уже довольно повеселились, — подвел итог Гарри, ни перед кем не останавливаясь. — Это был настоящий разгул веселья, но с этим покончено. Больше я этого не желаю. И требую, чтобы вы все вели себя тихо и смирно, понятно? Через некоторое время мы принесем для вас из ресторана что-нибудь поесть и попить, так что не торопитесь заявлять мне, что вы проголодались, и нечего задавать мне вопросы, что вам делать в случае сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде. Я не хочу этого слышать. От вас требуется только соблюдение полной тишины и порядка, вот и все.

Он вернулся к верстаку.

— Клайд! — позвал он. — Стреляй в первого, кто шевельнется.

— Сейчас или чуть позже? — усмехнувшись, спросил Клайд, и от этой его шутки у Люка возникло сосущее ощущение реальной опасности.

Три машины, в которых размещалось семнадцать человек, выехали из Ки-Уэст с пятиминутным интервалом, начиная с восьми утра. В машине Толстяка находилось только пять человек, включая его самого: Джейсон решил оставить в ней лишнее место, чтобы Толстяк мог свободно расположить свою необъемную тушу. В соответствии с планом операции его машина должна была выехать первой, поэтому перед выходом из мотеля он позвонил Фортунато и сказал:

— Мы выезжаем, удачи вам.

Фортунато выждал пять минут и позвонил Родису.

— Я выезжаю, — сказал он.

— Отлично, — сказал Родис. — Не волнуйся и не спеши, хорошо?

Через пятнадцать минут, ровно в восемь пятнадцать, Родис и его напарник, высоченный бостонец по имени Эжен Миллер, вышли из мотеля «Уотервью». В руках они несли небольшие дорожные сумки на «молнии», в каждой из которых лежали туалетные принадлежности и револьверы 38-го калибра. Они положили сумки в багажник нанятой машины и затем поехали по улицам Ки-Уэст, подбирая своих людей, которых разбудили перед этим по телефону, и теперь те ожидали их у своих гостиниц с такими же матерчатыми сумками.

Они покинули пределы города точно в половине девятого, миновав знак, извещающий водителей, что здесь, в самой южной точке Соединенных Штатов, начинается шоссе U.S.-1, которое заканчивается где-то в штате Мэн. Люди в машине, двое на переднем сиденье рядом с Родисом, который сидел за рулем, и еще трое сзади, выглядели группой скучающих бизнесменов, одетых в легкие светлые брюки, рубашки с коротким рукавом и при галстуках. Среди них лучше всех смотрелся Родис, поскольку родился в жарком климате и носил такую одежду естественно и даже с некоторым изяществом. На нем был коричневый шелковый костюм, который мог показаться слишком плотным для уровня столбика термометра в то утро, но, как ему самому казалось, наилучшим образом подходил для этого дня. Рубашка с коротким рукавом была терракотового цвета, галстук — в золотисто-коричневую полоску, приколотый к рубашке круглой булавкой в виде старинной австрийской монеты. Блестящие угольно-черные волосы, черные глаза и высокие скулы делали его похожим на индейца из Сан-Бласа, но упругая матово-светлая кожа лица выдавала чистокровного кастильца. Его кисти с длинными тонкими пальцами спокойно лежали на руле, и он вел машину с профессиональной легкостью, тщательно соблюдая положенную скорость, когда, поднявшись по Трумэн-авеню, они выехали на бульвар Рузвельта, ведущий к автостраде U.S.-1. Мужчины не производили впечатления слишком озабоченных, тем не менее внутренне они расслабились, без препятствий выехав из города, в котором было слишком много полицейских постов, чтобы быть абсолютно спокойными.