Эд Макбейн - Часовые свободы

Она взглянула на него и прекратила хихикать, заметив на его лице серьезное выражение.

— Что меня беспокоит, так это ружье, — признался он.

Каммингс не мог усидеть в доме и в два сорок, будучи не в состоянии больше оставаться в неведении, вышел: его распирало от любопытства. Дошел пешком до шоссе и затем посмотрел туда, где заграждение перекрывало выезд на боковую дорогу. Заграждение не выглядело здесь чем-то необычным и казалось совсем безобидным, но он связал его почему-то сразу с вооруженным мужчиной, приходившим к передней двери, и уставился на барьер с мрачным подозрением.

«Возвращайся обратно в дом!» — подсказывала интуиция.

«Ты, Роджер Каммингс, возвращайся-ка обратно в дом, прежде чем обнаружишь, что попал в беду большую, нежели предполагал».

Но, не прислушавшись к внутреннему голосу, он свернул к боковой дороге, обогнул заграждение справа, углубился в чащу, проходившую позади первого дома на дороге, и, сократив таким образом путь, выбрался на берег.

Лежа на дальнем его конце, он с пляжа видел, как от корабля к молу направляется ярко-красного цвета лодка с черными обводами. Он не мог бы сказать, сколько людей на ее борту или сколько человек в голубом — все с оружием — разгуливают по доку. Все они тут же поднялись на моторку в тот же миг, едва она коснулась бортом дока. После чего лодка отошла от причала. Каммингс наблюдал, как она вновь поплыла к кораблю. Возле него, покачиваясь на волнах, моторка оставалась не менее десяти минут, а затем вновь взяла курс на берег.

Городок Охо-Пуэртос казался вымершим; жизнь била ключом только на молу — к нему вновь подошла моторка, и на причале стало еще больше людей в голубом.

Остались ли в городе жители? Куда они все подевались? — недоумевал Каммингс.

Он осторожно прокрался выше по пляжу, приблизясь к молу и, скорчившись за пустой бочкой из-под масла, незамеченным наблюдал за царящим там оживлением. Вполне возможно, предположил Роджер, что флот проводит в этой части океана какие-то маневры. Он пристальнее вгляделся туда, где на воде виднелся бледный силуэт корабля, разобрав на его носу маркировку: «W017», гадая, к какому типу кораблей ВМФ относится это судно и почему оно оказалось в этих водах. Характер маневров тоже поставил его в тупик: он не мог себе и представить, что какие-то морские учения предполагают эскортирование женщины к дверям гражданского дома, если эта женщина — возможно ли вообще такое — не медсестра. Вполне возможно, что и медсестра: она была одета в белое. Но без шапочки. Разве медсестра не носит всегда на голове медицинскую шапочку? Разве медсестра ВМФ не надевает на голову белую шапочку с золотыми нашивками, указывающими на их воинское звание?

Окончательно сбитый с толку, Каммингс корчился за своей бочкой из-под масла, пытаясь разобраться в характере этих странных маневров. Сейчас ему был отчетливо виден мол, как и моторка, уже пришвартованная; он в состоянии был разобрать даже название на борту: «Золотое руно». На молу стоял очень толстый мужчина в хаки вместе с четырьмя другими, в брюках из грубой хлопчатобумажной ткани, рубашках защитного цвета; они были вооружены. В рубке моторки он насчитал еще шестерых мужчин. Один держал в руке пушку, а другие пятеро как-то странно жались друг к другу, заложив руки за голову. Он обратил внимание на рабочие робы военных моряков — все это представлялось Каммингсу лишенным какого-либо смысла, если, конечно, люди на борту моторки не имели на одежде особых ярлыков либо пуговиц, чтобы отличить команду «синих» от «красных» или что-то в этом роде. В противном случае зачем бы одному моряку наставлять пушку на шестерых других, заложивших руки за голову, пока в доке дожидалось людей еще больше?

Пассажиры с борта тем временем сходили на берег.

Тот, который с пушкой, вдруг направил ее в сторону Каммингса, который немедленно пригнул голову, чтобы оказаться вровень с верхним краем бочки из-под масла, но тут же понял, что человек только указывает пушкой на длинную постройку, расположенную дальше на молу и сооруженную из гофрированного металла. Она, казалось, была без окон, с одной только дверью. Видимо, какой-то склад, решил Роджер. Люди с руками на затылке медленно шли по направлению к зданию, а из примыкающей к нему постройки навстречу им вышел человек с ружьем.

— Ты хочешь доставить своих людей на борт, Толстяк? — послышался голос с моторки.

Каммингс не мог видеть говорящего: голос доносился из рулевой рубки. Тот, кого назвали Толстяком, быстро кивнул и повел своих людей на опустевший катер. Пока суденышко отчаливало, другая группа двинулась на мол, ведомая на этот раз мужчиной с очень светлой кожей и гладко прилизанными черными волосами. Каммингс вовремя взглянул на склад, чтобы увидеть, как плотно захлопнулась единственная входная дверь и тут же была заперта на висячий замок. Мужчина с ружьем занял пост снаружи.

Вдали, на воде, «Золотое руно», набирая скорость, устремилось к кораблю, видневшемуся на горизонте. Каммингс еще больше нахмурился, наблюдая за всем этим.

Покончив с одной бутылкой бурбона и откупорив следующую, они и сейчас, лежа в кровати, пили из двух кофейных чашек, которые нашли на полке Бобби, рядом с картиной Эвы Гарднер. В чашках не было ни льда, ни воды — один чистый бурбон, налитый почти до краев. Они оба, лежа в чем мать родила, пребывали в глупом, смешливом настроении: Джинни играла завитушками светлых волос на груди Уилли, а тот, положив затылок между ее грудей и похохатывая, пытался потягивать бурбон, не проливая его на себя. Он умудрился глотнуть виски, попавшее не в то горло, поперхнулся, сел и опять начал похохатывать, а Джинни сказала:

— Ты самый неряшливый парень из тех, кого я знаю!

— А ты самая сексуальная женщина из тех, кого знаю я! — Он подкатился к ней, поцеловал соски, а затем, с жадностью причмокнув, согнулся, чтобы облизать ее пупок. Тут его разобрал приступ хохота. — Вот оно, тщательное вылизывание операции по сосредоточению усилий для достижения цели! — выдавил Уилли сквозь смех.

— Что? — не понимая, о чем он, спросила она, тоже смеясь. — О чем это ты?

— Да вот это... — ответил он не сразу. Снова припадая языком к ее пупку, а затем, потянувшись за своей кофейной чашкой, воздел ее кверху, пролив бурбон на запястье. — И это и есть тот самый пуп земли, вообразить себя которым и пытается Джейсон! — провозгласил Уилли и добавил: — Ты слышала когда-нибудь о чем-то подобном?

— Никогда! — отозвалась она, опять захихикав и беря свою чашку. — Послушай, разве мы должны терпеть то, как она пялится на нас?

— Кто — она?

— Эва Гарбор, вон та, или как ее там?

— Гарднер, — поправил Уилли.

— Ну да!