Lizage - Просчёт Финикийцев

– Вот бы поиметь зрелую женщину, – вздохнул он, вглядываясь в темную дорогу, – такую, которая знает, что хочет от жизни, и не готова тратить драгоценное время, соблюдая закон трех свиданий. Лет тридцать, когда мозги уже оформились, а задница еще не отвисла. Иногда проезжаю мимо школы, смотрю на этих мамашек с детьми и…

Не знаю, отчего я так дико устал. Хотелось добрести до комнаты и упасть носом в подушку. А по дороге прихватить на кухне чего-нибудь хрустящего, питательного и не требующего приготовления. Времени слишком мало, информации слишком много, а мне ничего в этом мире не нужно, кроме как пожрать и чтобы от меня все отстали. И какого хрена я согласился пойти на свадьбу неизвестно к кому? Зачем выслушиваю фантазии Джея? Он говорит – тридцать лет. Дальняя станция на орбите жизни. Семья, работа, обязательства, свадьбы, поздравления, деловые знакомства, ссуды, заморочки, курсы повышения квалификации… Я мог бы открыть окно, высунуться в прохладную влажную ночь и, срывая голос, проорать «Нееет!!!»

Вместо этого мечтал, как уеду из Джерси без возврата, а потому, если и опозорюсь со свадьбой, Джеем, и прочей ерундой, забуду об этом, как о страшном сне, едва поднимусь на борт самолета, летящего я еще не придумал куда.

Нашу жизнь можно представить в виде шарика, надутого, словно гелием, беспочвенными ожиданиями. Поначалу он упругий, бодрый, и восторженно тянется к потолку, не подозревая, что обречен с каждой минутой терять высоту полета и оптимизм. Не говоря уже о случае, когда кто-нибудь догадался проткнуть его булавкой.

Так вкратце выглядит теория эпического облома жизни. С практикой мне предстояло столкнуться неделей позже, в одном из городков южного Джерси, прильнувших к океанскому побережью, населенных бывшими кинозвездами, поднявшимися в люди потомками эмигрантов, владельцами малого бизнеса, менеджерами, снобами и прочими лишними людьми.

Свадьба, на которую Джея снисходительно пригласили, оказалось ортодоксальной. С решетчатой перегородкой поперек лужайки, разделяющей места для мужчин и для женщин. С хасидским ансамблем вместо ди-джея. Со страшными тетками в длинных юбках и париках вместо бассейна и девиц в бикини. С виноградным соком вместо выпивки, пресными куриными ногами вместо свиных стейков. С блеющим заклинания раввином, напускным весельем на пустом месте, кучей пахнущих нафталином и приторными духами родственников, и, конечно же, без всякого блэк-джека и шлюх.

Я сидел за столом рядом с хмурым мужиком, временами хлебавшим из блестящей фляжки и представлял себе, как вел бы себя сейчас Джей. Мужик предлагал выпить и мне, но я побрезговал и отказался. К счастью, хасидский ансамбль не гнушался пользоваться усилителями, и поддерживать разговор на общие темы не пришлось.

Через полчаса после церемонии я задумался о том, чтобы по-тихому слиться. Конверт был вручен, поздравления приняты, сок выпит, а взятый напрокат черный костюм с галстуком пока еще не испорчен, в отличие от моих барабанных перепонок. Буфер терпения к ханжеству и влажной духоте, от которой не спасал даже ветерок с океана, заполнился процентов на девяносто.

Я протиснулся меж прыгающих в танце мужиков, держась решетчатого заборчика зашел в дом, пересек гостиную и оттуда спустился на парковку, отведенную для особо важных гостей. Миниван маменьки, на котором я сюда добрался, был втиснут на соседней улице. Я снял пиджак, расстегнул ворот неуютной синтетической рубашки, мечтая переодеться в привычные джинсы и застиранную футболку. Пошарил в кармане брюк в поиске ключей, споткнулся о камень и едва удержался на ногах, рискуя приложиться подбородком к нагретому за долгий весенний день асфальту. Выругался, поднял взгляд и увидел ее обувь.

Лакированные туфли на высоченном каблуке. Выше тонкие смуглые щиколотки. Строгое платье, расстегнутое ровно на пуговку ниже, чем принято на ортодоксальных сборищах, приятно облегающее небольшую грудь. Черные волосы, собранные в аккуратную прическу.

Она смотрела на меня с полуулыбкой на полноватых, изящно изогнутых губах, прислонившись задницей к бетонной ограде, сжимая меж пальцев сигарету. Не тонкую женскую сигарету, а обычную, с фильтром.

Я подошел к ней и спросил, над чем она смеется. Она ответила, что надо мной, и выпустила в сторону струйку дыма. Даже на каблуках она была заметно ниже меня, и я смотрел сверху вниз на ее ресницы и идеально ровный нос. Ей же дохрена лет. Никак не меньше двадцати пяти. А может и больше. А я даже не пьяный. Пора было сказать что-то, но я не знал, что.

– Ненавижу свадьбы. Будь моя воля, не пришел бы на свою собственную.

Она подняла бровь.

– Да, именно так. У нас в семье кого не вспомнишь – все разведенные. Два брата маменьки, сестра отца, даже бабушки и дедушки с обеих сторон. Думаю, это наследственное. Поэтому я решил, что никогда не женюсь. Покажу метафорический средний палец адвокатам по семейному праву. Потому что прочим представителям человечества от института брака нет никакой пользы.

Кого же напоминала мне ее улыбка? Сходу и не сказать. Странная такая, на пол-лица. То ли ухмылка Брюса Виллиса времен «Криминального чтива», то ли улыбка Мона Лизы.

– Я Карла, – сказала она.

– А я Энди.

К дьяволу Джея Коэна с его рыжими многоходовками. Я не собираюсь посылать пакет ложной информации в эти черные бархатные глаза. Хочу подбирать к ней только правильные пароли.

– Ты со стороны невесты?

– Не совсем. Долго объяснять.

Она затушила сигарету о бетонную кладку. Руки у нее были сильные, с крепкими пальцами и темным лаком на коротко обстриженных ногтях. Такими руками дают по морде или собирают автомат, но никак не красят ресницы. На безымянном пальце блеснуло кольцо.

– Ты замужем? – спросил я, удивляясь собственной наглости.

– Сколько тебе лет, мальчик?

– Двести девяносто девять.

– А выглядишь на пятнадцать.

– У нас в семейном склепе низкая влажность и правильная температура, поэтому я неплохо сохранился.

– Годный подкат, – сказала она, – тебе следует запомнить его и испробовать на девчонках. Кстати, у меня есть идея.

– Согласен, – сказал я на всякий случай.

– На что?

– Согласен заранее на любую из твоих идей.

Карла подошла со стороны пассажира к жемчужно-розовой спортивной Мазде с открытым верхом и бросила мне ключи. Я не поймал их на лету, пришлось позорно шарить под колесом. Неужели она собирается посадить меня за руль этой самопередвигающейся кучи бабла?

Игрушка взревела мартовской пантерой, едва я коснулся педали газа. Она держалась на дороге, как влитая, плавно покачиваясь на колдобинах, обнимая мою непривыкшую к роскоши задницу упругим сиденьем, обтянутым кожей жемчужно-серого оттенка.