Линда Кейр - Темное озеро

Одернув свой, видимо, новенький твидовый пиджак, Келли примостился на краю учительского стола.

– Если вы успели проверить мое прошлое, то уже знаете, что семнадцать лет я проработал журналистом и редактором. Сюда я приехал в надежде написать свою первую книгу, попутно давая уроки по курсу журналистских расследований. Мои ученики узна́ют, как составлять репортажи, писать статьи, а также как пережить удары судьбы и критику возмущенных редакторов.

Глянув на Энди, Йен заметил, как внимательно та разглядывала преподавателя. Впервые за весь день она, казалось, забыла о присутствии Йена. Ему вдруг подумалось: не жалеет ли она, что выбрала искусствоведение, променяв поэзию на издание альбомов по искусству?

– Журналистика – не абстрактное понятие. Для журналистской работы важно уметь найти материал. Я составил учебный план на год, однако пару недель назад изменил его. Поскольку, к счастью, потрясающая история произошла прямо здесь, в нашем кампусе.

Некоторые родители переглянулись друг с другом, встревожившись от мысли, что дорогостоящее обучение их отпрысков станет частью некоей «истории». Остальные терпеливо ждали, жаждая услышать дальнейшее объяснение. Энди была в их числе. Она даже покусывала левый уголок нижней губы, как делала всегда, будучи глубоко заинтересованной в чем-нибудь.

Келли двинулся по проходу между рядами парт к задней стене кабинета.

– Кто-то из вас, возможно, уже в курсе новостей, но так или иначе, в начале этой недели группа учащихся сделала открытие в озере Лумис. Они ныряли там ночью, нарушив правила поведения, и данный вопрос администрация Гленлейка рассмотрела со всей строгостью. Полагаю, некоторым из них в качестве наказания придется в обязательном порядке посещать мой семинар.

Выслушав несколько шутливых замечаний, он спросил:

– Может, кто-то из вас будет любезен приглушить освещение?

Один из родителей любезно пощелкал выключателями у двери, погрузив комнату в полумрак. Келли включил проектор, и на белой доске кабинета высветился четырехугольный экран.

Все замерли в напряженном молчании. Как и остальные, Йен размышлял о том, откуда могла взяться история, достойная столь пристального внимания от знаменитого журналиста.

– На дне этого озера дети обнаружили автомобиль. Один из них, которого я позвал в свой класс, проявил отличную репортерскую интуицию. Ночью, на глубине двадцати футов, он умудрился сделать фотографию этой машины.

На белой доске появился расплывчатый и темный снимок автомобиля, так поросшего илом, что напоминал скорее не средство передвижения, а огромный торт, облитый темной глазурью.

Йен услышал, как резко ахнула Энди. И у него самого вдруг противно засосало под ложечкой.

– Эту машину не утопили в озере во избежание штрафа за аварию, – продолжил Келли. – Да, именно этот весьма оригинальный автомобиль принадлежал человеку, пропавшему двадцать два года тому назад.

Он перешел к следующему кадру: машина, висящая на тросах крана строительной баржи, бросившей якорь около вполне узнаваемых скал северного берега Лумиса.

При подъеме из воды часть грязи и ила отпала, и местами проступила оригинальная перламутровая голубизна.

Йену хотелось, чтобы Энди поддержала его, хотя бы взяв за руку, но обе ее руки спокойно лежали на поверхности парты.

– В салоне полиция обнаружила останки человека. После стольких лет под водой сохранился только скелет, однако номерной знак позволил установить личность владельца. Пока предварительно, до подтверждения по данным дентологической карты.

По кабинету пробежал тревожный шепот, и в уме Йена эхом прозвучало одно давно не слышанное имя.

– Так вы хотите сказать, что наши дети будут расследовать какое-то… убийство? – спросил один из потрясенных отцов.

– Кто сказал, что это убийство? Мы планируем собрать всю информацию, которую сможем найти, следуя за полицейским расследованием, и в итоге рассказать о том, что именно произошло.

– И ваши планы… одобрены? Директором?

Не обратив внимания на этот вопрос, журналист перешел к следующему слайду: изображению черепа, лишившегося за десятилетия всей своей плоти.

Внезапно Йен вновь почувствовал себя старшеклассником, хромавшим по лесной тропе с затуманенным яростью взором.

Исполненным ненависти к обнаруженной им тайне.

Энди застыла рядом с ним. Видимо, только полная неподвижность помогала ей совладать со своими чувствами.

– Судебная экспертиза еще не дала подтверждения, однако владелец машины был фактически моим предшественником – писателем, преподававшим здесь, в Гленлейке. Он пропал незадолго до окончания учебного года. Его звали Дэвид Уокер. Хотя здесь его знали под именем Даллас… Даллас Уокер.

После трех школьных лет практически ежедневного ведения дневника можно подумать, что вечером, в канун первого дня выпускного учебного года меня осенит нечто талантливое или вдохновляющее. Хотя, честно говоря, в голове крутится только одно:

Я ненавижу поэзию.

Ее чтение приводит меня в ужас.

Я не люблю анализировать стихи.

И презираю попытки сочинения стихов.

Разумеется, такие признания выставляют меня безнадежно поверхностной, несведущей и даже обманщицей. Хотя я никогда не признаюсь во всеуслышание, что не люблю поэзию.

Просто не смогу. Ведь я – Энди Блум, девчонка, покинувшая Беверли-Хиллз ради поступления в школу Гленлейк, расположившуюся посреди иллинойской глухомани, хотя и известную своим писательским уклоном. Не говоря уже о моем воображаемом даре к прикольному сочинительству.

По крайней мере, все здесь считают меня такой.

Не важно, что на самом деле я попала сюда из-за бремени воспитания подростка, выпавшего на долю моего отца, выдающегося и влиятельного Саймона Блума. Именно благодаря его бремени и всемирно известному таланту убеждать людей в том, что он исполняет их сокровенные, тайные желания; он предоставляет им то, чего хочет сам.

Для начала меня убедили, что ни одна из обычных школ Лос-Анджелеса не способна дать хорошее образование его суперталантливой дочери. Потом отец похвастался парой моих сочинений, получивших премии; а заодно и выпущенными им фильмами, присовокупил к делу солидные баксы, и вуаля(!) – Гленлейк смягчил свои строгие правила и принял меня через три недели после начала осеннего триместра, окрестив Чудесной Юной Сочинительницей из Калифорнии.

К счастью, мне здесь понравилось. Дома я давно не чувствовала себя в такой комфортной обстановке и даже обрадовалась, вернувшись этой осенью в удушающе-влажную жару Среднего Запада. Более того: с легкостью выдала поэтическое творение о радости встречи с первой золотой окантовкой зеленого листа и чарующим шелестом под ногами грядущей осени.