Нацухико Кёгоку - Лето злых духов Убумэ

Рассудив про себя, что здесь я не узнаю больше ничего нового о клинике Куондзи, я решил уходить. Однако, едва начал подниматься со своего кресла с намерением попрощаться, главный редактор вдруг заговорил приглушенным шепотом:

– Понимаете ли, Сэкигути-сэнсэй, – он поманил меня рукой, – обстоятельства таковы, что нам пришлось отказаться от этой истории, однако из другого источника я слышал еще одну очень странную вещь…

Это была его обычная манера рассказывать мне об удивительных и таинственных случаях, которые не подходили его собственному журналу. Официально Накамура делал вид, будто ничего не знает о моей сторонней работе, но, конечно же, он был о ней прекрасно осведомлен.

– О той клинике, где произошло исчезновение, была еще другая сплетня. Дело в том, что незадолго до происшествия с исчезновением доктора там, судя по всему, один за другим исчезли несколько новорожденных младенцев. Разумеется, в клинике всё отрицают. Они заявляют, что дети родились мертвыми или что это были выкидыши… Но ужасные слухи о том, что есть свидетели, которые будто бы слышали плач новорожденных, или что медсестра, знавшая тайну происходящего, тоже пропала, – все эти слухи не прекращаются. Было также сообщение, что в какой-то момент в дело вмешалась полиция. И в такое-то время вдруг происходит инцидент с исчезновением молодого врача… На самом деле они еще даже не подали заявление о пропаже человека.

По всей видимости, на моем лице отразилось недоверие, и он, смущенно втянув голову в плечи, торопливо пояснил:

– Дело в том, что я сам провел небольшое расследование. Не рассказывайте, пожалуйста, об этом Тюдзэндзи-кун. Так вот… с этой клиникой определенно что-то не так. И я уже был близок к тому, чтобы разгадать, в чем там дело, как Тюдзэндзи-кун поставила мне подножку, и пришлось оставить это. Это тоже, пожалуйста, не говорите ей, ладно? – Накамура почесал голову и нахмурился. – Потому что, как главный редактор, я должен сохранять достоинство, – повторил он и вновь рассмеялся.

Покинув «Китанся», я направился прямиком к частному детективу в Дзимботё, к которому мне вчера посоветовал обратиться Кёгокудо. «Частный детектив» не было его шутливым прозвищем. Этот человек – Рэйдзиро Энокидзу – действительно был настоящим частным детективом. Впрочем, он был единственным специалистом подобного рода, которого я когда-либо знал.

Сначала я некоторое время шел не торопясь, заглядывая по пути в букинистические магазины, которыми славится район Дзимботё. Летнее солнце безжалостно жгло тротуар своими лучами. Мне вдруг пришло в голову, что вчера закончился сезон дождей. Я всегда предпочитал испепеляюще-жарким солнечным дням сырую погоду раннего лета. Не то чтобы это имело какое-то отношение к моим исследованиям слизевиков, но моему пристрастию к темноте и влажности я был даже обязан своим биологическим прозвищем: «криптогам» – растение, растущее только в тени и не имеющее цветков, – имя, которым Энокидзу окрестил меня много лет назад.

До войны Энокидзу учился на класс старше меня и Кёгокудо в нашей старшей школе старого образца.

Он был… весьма необычным человеком.

В те времена…

Энокидзу правил всей школой, подобно императору. Он был лучше всех во всем: в учебных дисциплинах, боевых искусствах и изобразительном искусстве, даже в любовных интрижках. И вдобавок к тому, что он превосходил всех и во всем, Энокидзу был красивым молодым человеком из знатной семьи. Он являлся объектом зависти своих одноклассников и предметом страстного обожания учениц расположенной неподалеку школы для девочек и даже привлекал сладострастные взгляды некоторых из наших старших товарищей, предпочитавших мальчиков прекрасному полу. Атлет, гений или плейбой – никто не мог сравниться с Энокидзу. Иными словами, он был полной противоположностью мне, вечно погруженному в меланхолию и едва способному поддержать даже самый простой разговор. Человеком, который познакомил меня и это воплощенное совершенство, был, конечно же, Кёгокудо – хотя в те времена никто не называл его этим именем. Я еще не слышал историю их знакомства, но сейчас, когда я оборачиваюсь в прошлое, мне кажется, что несравненный император Энокидзу сам был впечатлен Кёгокудо и стремился к дружбе с ним.

Но я совершенно не представлял, отчего Энокидзу проявил неожиданный интерес ко мне. По мере того как мы проводили всё больше времени вместе, каким-то непонятным для меня образом мы постепенно стали близкими друзьями. Возможно, быть объектом всеобщего восхищения и привязанности и все время находиться в центре внимания было, если взглянуть на это с другой стороны, очень одиноко.

Когда мы с Энокидзу впервые встретились, первыми его словами, сказанными мне, было: «Ты похож на обезьяну».

Когда кто-то столь возмутительно груб, на него трудно сердиться.

Услышав это, Кёгокудо предупредил его, чтобы он меня не подкалывал, сказав, что я страдаю от депрессии, а когда надо мной шутят, тотчас теряю дар речи; а поскольку сам Энокидзу, судя по его поведению, страдает некой формой мании, то он мог бы попробовать поучиться немного на моем примере… Или он дал ему какой-то другой столь же малопонятный совет.

В действительности у Энокидзу и правда было что-то вроде мании. Он всегда был жизнерадостным и веселым и чаще всего как будто пребывал в состоянии счастья. Он демонстрировал совершенно неслыханное для студента того времени легкомыслие, и его постоянно сопровождала целая свита щебечущих поклонниц. Вместе с тем, обладая совершенной естественной красотой, Энокидзу был наивным и неискушенным и отличался почти детским простосердечием – это меня в нем очаровывало. Когда мы общались, я часто забывал, что он был старшеклассником, а он редко обращался со мной или с Кёгокудо как с младшими, хотя мы таковыми являлись. В те времена старшая школа была варварским местом. Всем заправляли крутые парни, а слабые влачили жалкое существование и вовсе не считались за людей. В классах существовала жестко установленная иерархия, – тем более загадочным было поведение Энокидзу. Вспоминая об этом сейчас, я понимаю, что Энокидзу был одним из тех людей, которые – в самых разных смыслах – просто не способны существовать в тесноте сложившихся общественных рамок.

Или же, если сформулировать это иначе, он был чудаком. Если б странность была видом спорта, как борьба сумо, то Кёгокудо был бы в ней ёкодзуной востока, а Энокидзу – ёкодзуной запада [58] Ёкодзуна – высший ранг борца сумо. Во время поединков борцы занимают определенное положение согласно сторонам света – востоку и западу. Традиционно ёкодзуна востока считается немного выше рангом, чем ёкодзуна запада. . Я говорил им это довольно часто, хотя оба яростно протестовали. По их словам, самым странным в школе был я.