Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

– Мне совсем не обидно, что ты больше по размерам, чем я, сильнее, чем я, – проговорил внук старухи Юнниковой, заметно дрожа при этом всем телом от страха и нервного напряжения. – Я найду способ тебя прикончить, не волнуйся!.. Фашистская твоя рожа!.. Не волнуйся, я еще с тобой, здоровый хряк, поквитаюсь!.. И ни черта ты мне не сделаешь!.. Знаешь, чего ты, фашист, не учитываешь? Знаешь, почему никто так, как ты сейчас сделал, толщиной рук не меряется?..

– Почему? – с удивлением спросил Совиньи.

– Потому что, меряясь друг с другом, мы, действительно, можем определить, что, скажем, этот тупее, а этот умнее, этот – сильнее, а тот – слабее. Но вот определить, кого из нас больше любит Бог, мы не можем. А Бог не любит, когда обижают тех, кого он любит больше других!..

– И кого же здесь Бог любит больше других?.. – спросил Совиньи.

– Я утверждаю, что меня! – воскликнул внук старухи Юнниковой. – Так что не смей ко мне приставать, гнусный фашист, иначе тебе это выйдет боком!..

– Между прочим, – проговорила в этот момент из зрительного зальчика женщина-шут, – этот самый внук Юнниковой приходил сюда. И я даже слышала, о чем он бормотал. Я полагаю, это бормотание станет достойным завершением этому эпизоду. Поэтому, позвольте, молодой человек, я немного сыграю вашу роль… – обратилась она к хориновскому актеру, который играл на сцене роль внука старухи Юнниковой.

– Не надо, не надо! – замахал руками хориновский режиссер Господин Радио. Но женщина-шут не обращала на него внимания. Она вышла на сцену…

Актер, игравший внука старухи Юнниковой, застыл в недоумении.

– Итак, я уже играю роль внука старухи Юнниковой, – она несколько раз прошлась вдоль авансцены. – Я, внук, пришел в «Хорин» и говорю: «Я потерял паспорт в аэропорту. Вернее, так: я потерял паспорт на выходе из аэропорта. Что же это значит? Что же это значит? Неужели это означает только то, что мне теперь всю жизнь придется провести в аэропорту?!» – проговорив эти слова за внука старухи Юнниковой, женщина-шут ушла со сцены и заняла свое прежнее место в зрительном зале. А на сцене появилась самодеятельная хориновская актриса, игравшая представительницу авиакомпании, рейсом которой хористы летели в столицу.

– Прошу московский рейс на посадку!.. – громко объявила она, и самодеятельные артисты стали изображать, как они подходят к двери, что вела на летное поле.

Так получилось, что за внуком Юнниковой шел Господин Радио, потом Совиньи. Господин Радио случайно через плечо внука Юнниковой подсмотрел, что было написано в его паспорте и остолбенел…

Но внук Юнниковой уже захлопывал паспорт, проверенный работницей авиакомпании, и убирал его в карман.

Через очень короткое время они должны были оказаться во чреве рыбины, в замкнутом пространстве. Совиньи продолжал вести себя очень безобразно. Он проговорил:

– Везде, где бы я ни был, я начинаю приставать к незнакомым людям…

– Так, стоп! В этом месте должен пойти занавес, – воскликнул настоящий Господин Радио, и самодеятельные актеры прекратили игру.

– Глашатай, на сцену! – продолжал давать указания настоящий Господин Радио.

На хориновской сцене тут же появился толстый Глашатай с бородкой-клинышком и в мушкетерском костюме.

– Сейчас мы поведаем вам, что произошло, когда хори-новцы оказались в аэропорту Москвы, – объявил он.

Тем временем самодеятельные артисты принялись занимать места согласно новой мизансцене: все хористы и Совиньи ушли за портьеру, а внук старухи Юнниковой и сценический Господин Радио подошли к краю сцены и остались стоять там.

– Пожалуйста, подержите мою сумку, – попросил Господина Радио внук старухи Юнниковой. – Мне нужно отлучиться на минутку: вымыть руки…

– Пожалуйста-пожалуйста!.. Конечно!.. Я с удовольствием подержу вашу сумку, – рассыпался в любезностях сценический Господин Радио и взял сумку из рук внука старухи Юнниковой, а между тем сидевшие в зале зрители заметили, что внимание сценического Господина Радио явно привлек краешек паспорта, торчавший из ее карманчика. Внук старухи Юнниковой тем временем ушел со сцены куда-то за тяжелую портьеру. Господин Радио вынул из чужой сумки чужой паспорт, поставил сумку на пол, а сам раскрыл паспорт на первой странице.

Через мгновение раздались шум и крики, и, обернувшись, сценический Господин Радио увидел, как внук старухи Юнниковой спешит в его сторону из туалета. Быстрым шагом его преследовал Совиньи. Едва ли задумываясь о последствиях, сценический Господин Радио сунул паспорт, который он до этого держал в руках, в карман своего пиджака, чтобы внук Юнниковой не увидел, что он вытащил его паспорт из сумки. Внук старухи Юнниковой подскочил к Господину Радио, схватил у него сумку и рванулся к макету самолета, видимо, надеясь где-нибудь за ним скрыться от гиганта, но сценический Совиньи успел задержать его, грубо схватив за руку.

– Милиция!.. Я спешу за милицией!.. – громко воскликнул сценический Господин Радио и поторопился уйти куда-то за сцену.

Неожиданно сзади, из темноты зала, раздался голос:

– Ах вот как!.. А я-то все ломал голову, кто же позвал милицию! Теперь мне ясно, кто!.. – оттуда, где должны были по идее располагаться дальние ряды, к сцене направлялся огромный человек. Все были так увлечены спектаклем, что никто не видел, как он вошел в зал. Впрочем, в царившем в «Хорине» полусумраке и не такое могло остаться незамеченным.

Актер, изображавший Совиньи, перестал играть и повернулся в сторону Господина Радио, но увидел только, как настоящий Господин Радио исчезает в лабиринте музейных стендов, что вел к выходу из хориновского подвальчика.

Между тем огромный человек, покинув свое место в темноте, уже поднялся на сцену.

– Я и есть Совиньи! Настоящий Совиньи, – заявил он со сцены. – Тот самый, которого из-за вашего театра чуть было не упекли в кутузку!.. И я вашему театру этого не забуду!.. Вы мне за это дорого заплатите!..

Тем временем Журнал «Театр», увидев и услышав все это, незаметно ушел из зрительного зала в каморку и, установив радиосвязь с Томмазо Кампанелла, описал ему в красках тягостные подробности происшедшего, при том, что и без тол любые события, происходившие в самодеятельном театр «Хорин», благодаря радиомостам тут же становились известны во всех деталях тем участникам театра, которых не было в зале или на сцене.

– О, я знал, я знал все это. В моей жизни был такой случай! воскликнул Томмазо Кампанелла, прослушав все до конца.

– Чем же он закончился? – поинтересовался Журнал «Театр»

– Тогда, как это и должно было быть, делу не суждено бы ло дойти до крайней точки. Случились некоторые обстоятельства, которые просто прервали мой конфликт с ужасны» человеком. Так что он ничем не закончился. Он просто оборвался, когда самая ужасная нота только начала звучать. Она так и не успела развиться в полную силу. Трагедия начиналась, но трагедия не случилась. Я начал читать эту мрачную историю, но, волею судеб, не прочел ее в тот раз до конца И вот, похоже, она вновь входит в мою жизнь. Чувствую, как все прежнее – и мысли, и чувства – оживают во мне. О, как бы я не хотел, чтобы они оживали! Как бы я не хотел, чтобь вновь зазвучала эта нота! Чтобы она развилась в полную силу! Тогда придется совершить поступок!