Анастасия Шерр - Молох. Укус кобры

– Спасибо… – прошептала, когда занёс её в квартиру, и закрыла глаза. Плохой знак.

ГЛАВА 5

Очнулась я на чём-то относительно мягком, и даже не воняло дерьмом и плесенью, как обычно бывает в заброшках или ночлежках для бездомных. И этот факт сразу же заставил испугаться, дёрнуться. От боли потемнело в глазах, и я вскрикнула, падая обратно на диван. Да, это был диван. Разложенный, огромный. А на нём ещё и постель, пахнущая свежестью и ополаскивателем. Я помнила, как пахнет ополаскиватель для белья. Всегда любила этот запах. Аромат уюта и дома.

Прижала руку к боку, скривилась. Острая боль ушла, на её место пришла тупая, ноющая. Блин, как же это со мной случилось-то?

Не особо напрягаясь, вспомнила все ужасы вчерашнего дня. Лучше бы забыла… Правда, сейчас, в сравнении с возможной угрозой и новой опасностью, происшествие в бане казалось чем-то сродни кошмарного сна. Если бы не раненный бок.

В комнате было темно. Шторы плотно задёрнуты, поэтому трудно определить, какое сейчас время суток, но на тумбочке рядом горит настольная лампа. Как-то тускло, приглушённо. Обитатели этого дома явно не любители яркого света. Чего не скажешь обо мне. Мне бы оглядеться детальнее, осмотреться вокруг. В доброту человеческую я уже давно не верю. Если мне предоставили кров и даже уложили на диван, значит, что-то потребуют взамен.

Я много раз слышала и даже видела, как девчонки пропадают с улиц. Причём не важно, сколько ей лет. Часто таких, как я или даже возраста Мартышки, вылавливали уроды вроде вчерашнего Михея, заталкивали в свои тачки и увозили в неизвестном направлении. А мы, оставшиеся, могли лишь гадать, куда их девали. То ли в бордель какой для извращуг, то ли на органы за бугор. Люди с улицы – золотая жила для всяких мразей. Их никто не будет искать, они никому не нужны. Если помоложе – можно в тот же бордель, если товар не ходовой – как бесплатную рабочую силу. Вот и прятались, как крысы по подвалам да заброшкам. И надо же было мне так тупо попасться.

Более-менее оглядевшись и убедившись, что я в комнате одна, привстала, схватившись пальцами за подушку дивана. Опустила одеяло, приподняла майку. О том, почему я в одних трусах, задумываться не стала. Не голая и ладно. Может, тот, кто меня сюда положил, побрезговал и снял грязную одежду – это как раз нормально. Ненормально то, что меня не оставили истекать кровью в подъезде, а занесли в квартиру, ещё и помощь предоставили. Рана была зашита, а сверху аккуратно заклеена бинтом и пластырем.

Встала на подрагивающие ноги и закрыла глаза, силясь побороть головокружение. Штормило, как заправского алкаша. Бросила взгляд на тумбочку, заметила использованный шприц и пару пустых ампул. Это что такое в меня вливали? Наркота? Снотворное?

Взяла в руки ампулу, пригляделась к названию. И всё равно ничего не поняла.

– Обезболивающее. Ты орала, как бешеная, – слышу мужской голос позади.

Первым же делом в панике осматриваю комнату на предмет путей отступления. Но понимаю, что выход отсюда только один – там, откуда доносится его голос. И жмурюсь от рези в глазах, когда в комнате включается свет.

Делать нечего, приходится повернуться к источнику голоса, и я на какое-то мгновение залипаю на его наколке на всю руку. На меня смотрит страшная кобра с открытой пастью и живыми, будто у настоящей, глазами.

Поднимаю взгляд выше, на его лицо, и оно мне сразу же не нравится. Мужик не страшный, нет. Даже симпатичный. Высокий, весь такой спортивный и широкоплечий. Это и пугает. Зачем такому тащить к себе в дом уличную бродяжку, к тому же ещё и поломанную всю. Либо извращенец и насильник, у которого встаёт только на слабых, бездомных замарашек (которых в случае чего не кинутся), либо торговец живым товаром. В уме прикидываю, что хуже, и слабовольно заключаю, что лучше уж первый вариант. Если потом, конечно, он не станет меня расчленять.

– Здрасьте, – пытаюсь натянуть на лицо обезоруживающую улыбку. В большинстве случаев срабатывает, хотя насчёт этого шкафа у меня большие сомнения. Огромные просто.

Он, как и ожидалось, не отвечает мне взаимностью. Долго и упрямо смотрит в глаза, потом опускает взгляд ниже, и я едва не бью себя ладонью по лбу. Я же в труселях одних перед ним стою. Реагирую запоздало и как-то вяленько, потому что боль в боку становится ощутимо сильнее. Одеяло стащить с дивана получается не с первого раза. При этом я стойко выношу жуткую боль.

Мужик – а он именно мужик: здоровый, взрослый, накачанный мужик – проходит к тумбочке, ставит на неё стакан с водой и швыряет пластинку с таблетками.

– Снимает боль, – бросает, уже не глядя на меня, а потом просто выходит из комнаты.

Прислушиваюсь, вытянув шею, и немного ободряюсь, когда его шаги стихают, потому что щелчка замка не было. Это, конечно, ещё ни о чём не говорит. Может быть запертой входная дверь, я ещё пока даже не знаю, где она находится. Но в комнате не заперли, а значит, могу выйти.

Оборачиваюсь в поисках одежды, но её нигде нет. Только мужской халат валяется на кресле – мне он, судя по размеру, точно не подойдёт. Да и нет у меня такой привычки, напяливать на себя что попало. И не от того, что я такая избирательная, просто боюсь заразы. К тому же, чужое трогать бывает чревато. Вчера мне наглядно объяснили. Хорошо, ноги унесла.

Своей одежды нигде не нахожу, а потому заворачиваюсь в покрывало и осторожно выглядываю из комнаты. Квартира небольшая, но вполне себе ничего. Интересно, он один здесь живёт или женщины тут тоже водятся? Порядок такой. Почти идеальный.

Своего спасителя (спасителя ли?) нахожу на кухне, где он самозабвенно что-то варит, помешивая ложкой в маленькой кастрюльке. Желудок громко даёт о себе знать неприличным ворчанием, а мужик выключает конфорку.

– Каша. Овсяная.

«Ой, ну не знаю… Я с незнакомыми мужчинами кашу по утрам не ем. И вообще, я не такая», – крутится дурацкая шутка в голове, но я предусмотрительно не произношу это вслух.

– Было бы неплохо, – прохожу к столу, пока он не передумал.

Каша… Кашу я не ела так давно, что уже даже не помню её вкус. А вот запах… Этот запах я ни с чем не спутаю. Мёд и сливочное масло, тающие на вершинке и растекающиеся по горке каши.

Рот мгновенно наполняется слюной, и я, как голодная собака, хватаю свою тарелку, ещё не донесённую до стола.

– Не спеши, никто не отнимет, – ворчит на меня явно ошалевший мужик, но сейчас он занимает мои мысли откровенно меньше, чем овсянка. Я готова жрать её руками или вообще, как животное, хватать ртом прямо из тарелки. Благо ложку мне всё же дают.

ГЛАВА 6

– Как зовут, сколько лет? Кто подрезал и за что? – спрашивает равнодушным, ледяным тоном, ожидая, пока его порция каши остынет.