Виктор Точинов - Темные игры

Какие же такие у Фили причины… Одна у него может быть причина – загрузил в большой грузовик всех здешних бомжей и ханыг, вывез подальше в лес, к глубокой яме и…

Славик зримо представил искаженное лицо Фили с бешеными глазами и дергающийся в руках пулемет, заглатывающий конвульсирующую змею патронной ленты…

А утром в четверг пришел партайгеноссе Зигхаль.

И оказалось, что шальная мысль Славика попала почти в яблочко: Филя действительно загрузил в большой тентованный камаз весь цвет местных сборщиков металла, вывез в лес и… Нет, на самом деле поведанная Зигхалем история начиналась совсем по другому.

В отличие от Славика, Филя собирать грибы любил. И шастая по осени где-то в дебрях Карельского перешейка, заплутал и напоролся на просеку ЛЭП. Зная, что любые провода ведут к местам обитаемым, Филя бодро замаршировал вдоль опор и через несколько километров жестоко разочаровался. Сначала с опор исчезли провода, а потом с просеки исчезли и сами опоры – ЛЭП вела в руины заброшенного военного городка давно расформированной военной части. Безбожно матерящийся Филя повернул обратно и после еще пары часов упорной ходьбы убедился, что линия тянется из ниоткуда в никуда – на другом ее конце точно так же исчезали сначала провода, а потом и опоры…

Из леса Филя таки выбрался (Славик с сожалением вздохнул на этом месте расказа) и, запомнив координаты, положил глаз на это позабытое скопление никому не нужного металла. Несколько месяцев у него ушло на подготовку великой операции (согласовать и поделиться с кем надо, разведать подъездные пути, засыпать гравием пару топких мест на лесных дорогах, подлатать и утеплить наиболее уцелевшую казарму в городке – возить каждый день работяг из города было себе дороже). А когда все было готово, Филя, не мудрствуя лукаво, набрал ударную бригаду из хорошо знакомого контингента. Принимал всех, с единственным условием – ничего не говорить Славику – мол, конкуренция, коммерческая тайна, и все такое прочее… И вот теперь на заброшенной просеке визжали десятки ножовок, разрезая толстенные плетенные алюминиевые провода на пригодные к погрузке в камаз куски…

Всех этих подробностей Зигхаль не знал, история в его изложении звучала как волшебная сказка с хорошим концом о найденных сокровищах – и горьким диссонансом на фоне этой идиллии виделась судьба самого Зигхаля, старательно пропивавшего выручку от пентаграммы и не явившегося к отъезду набранной бригады по причине жесточайшего похмелья. Но он не держал зла на Филю и даже не завидовал – Зигхаль им просто восхищался…

Вот так… Вот так вот бывает в жизни… Кто-то ходит по лесу и находит валяющиеся под ногами пачки долларов… а кто-то ничего не находит или наступает на старую ржавую мину… А некоторым вообще попадаются интересные такие местечки со следами черного шабаша и истыканными восковыми фигурками… Мать твою, ведь я слышал об этом, слышал, но не обратил внимания на пьяный бессвязный треп о непыльной работке и тоннах дарового металла… Надо было вслушаться и расспросить подробнее, и тогда я бы…

Славик с беспощадной ясностью вдруг осознал, что и тогда он ничего бы не сделал, просто не знал бы, что тут можно сделать… И попадись заброшенная ЛЭП ему, ничего бы, в сущности, не изменилось – не Филя кусал бы сейчас локти от ярости, сидя в своем подвальчике… Это была самая большая (и никогда не признаваемая) беда его жизни – сознавая, что живет не так и делает не то, он никогда не знал, что и как нужно делать… И подсознательно завидовал людям, которые знали… Даже ненавидел их, как сейчас Филю…

Бронзовая пентаграмма лежала на ковре несокрушимо и уверенно; Славик, задумавшись, сидел у стола с зажженной настольной лампой вполоборота, поглядывая то на нее, то на чистый лист бумаги, лежавший перед ним.

Мысли были невеселые. Хотя, конечно, и не слишком это удачная идея – подводить итоги прожитой жизни в конце самого провального дня отнюдь не самой благополучной недели, когда все видится исключительно в черном свете – но некоторые вещи и факты остаются такими же гнусными, в каком освещении их не рассматривай…

Четвертый десяток на излете, а что имеем в активе? Одна семья развалилась с треском и грохотом, вторая держалось только на нежелании начинать все сначала по третьему разу… Работа? Двадцать лет назад все начиналось хорошо и выглядело совсем по другому: вчерашние одноклассники поступили в вузы и грызли никогда не привлекавший его гранит наук, клянча у родителей трешки-пятерки в прибавку к скудной стипендии – инфантильные переростки, дети, просто дети с развившимися половыми функциями…

А Славик… о, Славик был тогда уже взрослым и самостоятельным человеком – и не деньги тут были главным, хотя и их хватало, чтобы широким жестом расплатиться за всю компанию, сводив этих высоколобых недоумков в кафе по старой памяти – не деньги, а уважение: большие и солидные люди зовут Вячеславом Анатольевичем и ты знаешь, что нужен им, нужен больше, чем они тебе (хотя кому и когда мешали полезные знакомства?), ты один – их много…

Мать, вечная ей память, очень вовремя пристроила провалившегося в Политех Славика в пункт приема макулатуры (она-то думала, что это всего на год, поработать освобожденному от армии сыну перед второй попыткой). На удивление вовремя – в стране нарастал книжный бум, люди хотели читать интересные книги, саги о героях соцтруда уже никто не воспринимал всерьез, кроме ответственных товарищей, верставших планы издательств. И через полгода появилось новшество для жаждущих общения с прекрасным и вечным – дефицитные книги стали продавать за сданную макулатуру.

Это был взмах волшебной палочки, превративший серых и незаметных тружеников системы вторичных ресурсов из Золушек в сверкающих и всем нужных принцесс (что такое был приемщик? – чуть почетней дворника, но до гардеробщика далеко, тому хоть чаевые дают).

За два года работы Славик легко и просто купил машину, пусть не новую – но не откладывал ведь червонцы, отказывая себе во всем – хотя и хватило ума не сорваться в штопор, не запить-загулять на всю катушку… Славик не скопидомствовал, он вкладывал – в то, что казалось вечным. В книги.

Когда и как все это кончилось? Да как-то постепенно, не было никакой резкой черты… Сначала стали появляться в огромных количествах тонкие книжонки в мягких обложках и на дурной бумаге – самые забойные западные авторы. Паршиво переведенные (фактически подстрочники), без примечаний, рисунков и послесловий, эти поделки ничуть не встревожили Славика. Люди, желающие поставить в шкаф вещь, все равно шли к нему. К тому времени Славик занимался уже не только макулатурными изданиями – оброс связями в магазинах и на оптовых книжных базах (многих печатавшихся в стране книг на прилавках никто и никогда не видел, даже с огромной очередью); стал своим человеком в книгообменах и у букинистов…