Альбина Нурисламова - Другой взгляд

– Как же это вас родной сын так… подставил? – спросил Поляков.

– Максим мне не сын, – пояснил старик, – он зять. Дочкин муж.

– То-то я ещё думал, почему у вас с ним фамилии разные… А дочь тогда где?

– Умерла. Десять лет назад. Под машину попала. – Чашка в руке старика слегка дрогнула, он немного помолчал и продолжил: – Максим долго не женился, мы с ним вдвоём Машеньку растили. Ей семь лет было, когда Наташа погибла. А год назад Максим с женщиной познакомился. Хорошая женщина, хозяйственная. Галиной зовут. Пожениться решили. Эту квартиру и её двухкомнатную продать, и дом купить. За городом.

Ага, усмехнулся про себя Поляков, дом, стало быть, хотим купить. Вот тебе, Владимир Ильич, и Нижний Новгород! Прозорливый Шахов оказался прав.

– Ещё чаю? – предложил Поляков.

Владимир Константинович поблагодарил и отказался. Поляков забрал у старика пустую чашку и отнёс на кухню.

– А эта квартира что, не ваша? Зятя? – спросил он, снова вернувшись в комнату.

– Мы с Наташей свою-то продали, Максим денег добавил, купили эту. На Максима записали.

– Ясно. На Максима, значит. А вы вроде как ни при чём.

Старик промолчал.

– Слушайте, а вы знали, что родственнички не собирались брать вас в новый дом? Только честно – знали или нет?

Старик опять ничего не ответил, избегая смотреть на Полякова.

– Понятно. Выходит, знали.

– Услышал случайно, как Галя с Максимом на кухне говорили, – тихо проговорил Владимир Константинович, – ссорились. Она ему: я, говорит, с чужим стариком жить не буду! Убирать за ним, портки его стирать. Ладно бы за отцом твоим ходить, а этот мне кто? И тебе?

– А он?

– А что он? Устал он один. Его тоже понять надо. Разве легко одному ребёнка растить? Галя условие поставила: или тесть твой, или я. Максим уж больно мучился!

– Бедный, – не удержался Поляков. Но старик издёвки не заметил.

– Худо ему было, в глаза мне не мог смотреть. Ну, думаю, скажу я ему, стыдить начну. Ну, бросит его Галя. И что с ним будет? Машенька уже взрослая, первый курс отучилась. Она у нас хорошая девочка, но…

– И не жалко было Машеньке-то, «хорошей девочке», родного деда? – ядовито осведомился Поляков. Слушать про страдальца Максима и прекраснодушную Машу, которые, не моргнув глазом, отреклись от близкого человека, у него желания не было. Он хотел сказать ещё что-то в том же духе, но осёкся, увидев несчастное лицо старика.

– Вы извините меня, – спохватился Поляков, – лезу не в своё дело. Просто… что же вы о себе-то не подумали?

– Владимир Ильич, мне восемьдесят один год, в таком возрасте как-то глупо думать о своём удобстве, – слабо улыбнулся старик, – много ли мне осталось?

– Извините, – ещё раз сказал Поляков, который и в самом деле почему-то чувствовал себя виноватым. В горле застрял ком, дыхание перехватило. Он поднялся с жалобно скрипнувшей кровати и отошёл к окну.

– Что вы! Не извиняйтесь, – с жаром возразил Владимир Константинович, – это я перед вами кругом виноват. Вы из-за меня с невестой поссорились.

– Да бросьте. У нас давно не ладилось, – успокоил его Поляков, сам удивляясь своей чёрствости. Выбрался из изживших себя отношений, как змея из старой кожи, и рад. Права Ольга: наверное, он и в самом деле мерзавец и скотина. – Ладно, не обо мне сейчас речь. – Он снова уселся на край кровати, снял очки и потёр глаза. – Родственники у вас есть где-нибудь? Где вы жить-то собираетесь? Я имею в виду, когда поправитесь?

– У меня в Нижнекамске сестра живёт, Анастасия, – после крошечной паузы проговорил Владимир Константинович, – к ней переберусь. Как на ноги встану, сразу выпишусь и съеду. Вы не беспокойтесь.

– С кем она живёт?

– Ни с кем. Одна. Вдова она.

– Вы её хоть предупредили? Вдруг прогонит?

– Нет, что вы! Не прогонит. Настёна у меня хорошая. – Глаза у старика увлажнились.

– Что ж, раз так… Поправляйтесь спокойно. И не сердитесь, что я так… кричал на вас, – неловко закончил Поляков, водружая очки на переносицу.

– Я и не сержусь. На вашем месте ещё не так бы возмущался! А вы очень хороший человек.

– Не уверен, – криво улыбнулся Поляков, – но всё равно спасибо.

Поляков подъезжал к Казани. Было три часа пополудни, дороги относительно свободные. Он четыре дня не был дома: уезжал по делам в Самару. Планировал вернуться завтра, но получилось освободиться пораньше. Поляков собирался заехать в свой любимый супермаркет домашней еды. Ему хотелось купить чак-чак и трёхслойный пирог с черносливом, лимоном и курагой. Дед уж больно любил.

Со дня переезда Полякова в новую квартиру прошло уже почти два месяца. Дед – так Поляков привык называть Владимира Константиновича – поднялся на ноги, оправился от приступа. Поначалу стеснялся, старался вести себя как можно тише и незаметнее, но постепенно освоился, разговорился, ожил. Всячески стараясь быть полезным, начал, несмотря на протесты Полякова, возиться по хозяйству и ходить по магазинам.

Они теперь вместе ужинали, смотрели телевизор, обсуждали новости, и Поляков порой удивлялся про себя точности дедовых оценок и уместности комментариев.

Поляков привык к самостоятельной, даже одинокой жизни, но присутствие Владимира Константиновича его, как ни странно, не раздражало. Незаметно для себя он сроднился с дедом. Обычно малознакомые люди тяготятся вынужденным соседством друг друга, однако Полякову не было неловко в обществе старика. Вряд ли в этом имелась его личная заслуга: просто дед оказался на удивление деликатным человеком. В нём отсутствовали навязчивая словоохотливость и стремление поучать, часто свойственные пожилым людям. Дед не ныл, не жаловался на жизнь, не выпрашивал сочувствия и вёл себя со спокойным достоинством.

Ненормальную ситуацию, в которой оба оказались, больше не затрагивали. Когда примерно неделю назад дед сказал, что сходил в домоуправление и выписался из квартиры, Поляков кивнул и попросил старика подождать с отъездом, пока он не вернётся из Самары. Пообещал помочь собраться и отвезти деда до дома сестры. Но настроение у него почему-то испортилось.

Позже, устраиваясь на ночь и слушая, как покашливает в соседней комнате дед, Поляков поймал себя на мысли, что будет скучать без него. Хотя вроде бы должен радоваться, что наконец-то останется один. Он заметил, что дед в последнее время тоже заметно скис, хотя старательно это скрывал. Конечно, легко ли в таком возрасте сняться с насиженного места и уехать в чужой город. Здесь-то всё знакомо: соседи, аптеки, продавцы в магазинах, врачи…

Сейчас, машинально следя за дорогой, Поляков в очередной раз задумался: а может, и не стоит деду никуда уезжать?.. С другой стороны, у него есть одинокая сестра – вот пусть и живут вместе. Дед ему даже не дальний родственник! Они просто случайно оказались на одной территории. А Полякову давно пора устроить личную жизнь. Но это суждение, логичное и правильное, никак не желало укореняться в сознании. На душе по-прежнему было муторно.