Андрей Орлов - Верхом на кочерге

Вела я себя, конечно, неправильно. Отдала семьсот долларов частному сыщику за информацию о последней пассии Бригова. Китаянка из «Ассошиэйтед пресс», ставшая временной подстилкой моему мужу, была обычной китаянкой. Не надо было с ней драться. Но что поделать, если извилина одна, а эмоций много? Кипя от злости, я завалилась к китаянке на дом. Она жила в одном из старых помпезных домов на Парк-авеню, с видом на заросший мимозой пруд. Поболтать по-соседски не вышло. Она улыбнулась, спросила, чем может помочь, я ответила звонкой пощечиной, и первый раунд остался за мной. Пока соперница собиралась с мыслями, я таскала ее за волосы, так что и второй раунд не проиграла. Потом она пришла в себя и наглядно показала, чем женщины с загадочного Востока отличаются от жительниц средней полосы. Когда ударил финальный гонг, я имела бледный вид. Но мужественно ушла на своих двоих, добралась до дома и только там слегла. Бригов отсутствовал, так что свой позор я переживала в одиночестве. Лежала, обложившись примочками, и жалела, что тренировки по дзюдо в девятом классе надоели слишком быстро. Вечером в дверь позвонили. Ворвалась некая особа и предъявила права на моего мужа. Особа была русскоговорящей. Представилась Таисией и поведала полную драматизма историю любви Ромео и Джульетты, на пути к безмятежному счастью у которых осталось лишь одно препятствие. Оно называлось женой Ромео. Сообразив, о чем речь, я почувствовала, как боль уходит из ребер. У этой пустышки, в отличие от китаянки, не было черного пояса. Все три раунда слились в один. Особа плакала. Я тоже зарыдала и выставила пришелицу за дверь. Потом последовал беспокойный сон в летнюю ночь, а на заре нарисовался Бригов, который был уже в курсе. Я посмотрела на него другими глазами и с радостью отметила, что Бригов располнел.

– Вы перегибаете палку, дорогая Юлия Владимировна, – сказал он с укоризной и даже опаской, – Где ваше европейское воспитание, вросшее в исконную славянскую терпимость? Откуда этот бразильский темперамент? Где вы набрались такого? Бить женщину…

– Бригов, я не та, что вчера, – заметила я.

– Нет, постой, паровоз, – заволновался Бригов, – А кто спал с Крапивиным? Откуда мне знать, что этот случай уникален? Кто оценил мое благородство, когда я спустил его на тормозах?

Олег Крапивин заглянул на Мэдисон в начале августа. Бригова дома не было. Я открыла дверь и обомлела. Он совсем не изменился… «Приехал поработать в технопарке», – сказал Крапивин и как-то стушевался, – «Ночью улетаю в Лос-Мендос. Не мог не зайти, Юлька». А я была так зла на Бригова. Вспомнилась школа, как твердил он мне в десятом классе: брось Бригова, брось Бригова… Слово за слово, и Крапивин оказался в моей постели. А этот черт пронюхал…

– Случай уникален, – вздохнула я, – И ты об этом знаешь. Я затащила Крапивина в постель вполне осознанно и никогда не раскаюсь. А теперь жалею, что не сделала это в девятом классе. Моя жизнь сейчас не была бы похожа на ад.

– Крапивин поплатится, – отвратительно ухмыльнулся Бригов, – Уже платится. Не зря я позвонил в Лос-Мендос.

– Ты гнусен, Бригов, – всхлипнула я, – Мстительная, низкосортная сволочь. Лучше на мне отыграйся, это я виновата.

– Ты неприкасаема. Как священная корова, – Бригов взял меня за локоть, да так быстро, что я не успела отпрыгнуть, – Но на всякий случай запомни – что позволено Юпитеру, не позволено быку. Кто тебя кормит?

Я смолчала. А Бригов одарил меня взглядом, суровым и принципиальным, погрозил пальцем. И в тот же день укатил в аэропорт.

– Куда на сей раз? – крикнула я ему вдогонку.

– В Лос-Мендос, – донеслось из прихожей, – Должен же кто-то доставить на родину гроб с телом твоего возлюбленного! Шучу, Юлька, дела у меня там.

Я проревела две ночи, прощаясь с иллюзиями. Утром третьего дня, на скорую руку причесавшись, сделала вылазку в супермаркет. Пухлая афроамериканка, восседающая за кассой, недоверчиво осмотрела мою корзинку, в которой, помимо замерзшего цыпленка и свежей клубники с веточками, лежали семь бутылок виски. Кассирша недоверчиво почесала переносицу.

– Это виски, миссис…

– Вижу, что не уксус, – гордо ответила я.

– Это, конечно, не мое дело… Но могу я спросить, что вы собираетесь с ним делать?

– Есть, – вздохнула я.

Семь дней я прощалась с прошлым. Тянула виски мелкими глотками, заедала клубникой с веточками, и так уж подгадала, что семи бутылок хватило на неделю. Алкоголь, возможно, вреден, но этот случай не из тех. Было много слез, галлюцинаций, песен и плясок. Я все пережила и, судя по отражению в зеркале, почти не постарела. Потом очнулась и твердо сказала: «ВСЁ! Два дня терла полы, окна, давила тараканов, возвращающихся со свалок на зимние квартиры. Наводила порядок в шкафах, а когда вспомнила, что, помимо «голубятни», в мире существуют другие вещи, отправилась в кино. Поход удался. Я с удовольствием посмотрела пластилиновую анимацию «Проклятье кролика-оборотня». На следующий день почтила визитом Юнион-сквер, художественную выставку обнаженного искусства на Адамс-авеню, где было много обнаженного и мало искусства. Понравился сам процесс. Через день я позвонила работнику консульства Алику Рыткину. Последний активно занимался вопросами ухудшения российско-американских отношений и попутно подрабатывал на одну отечественную спецслужбу (что ни для кого не являлось секретом). Я поздравила абонента с сорокалетием и сказала, что безумно хочу в Метрополитен-Оперу.

– С вытекающими? – насторожился Рыткин.

– Нет, Рыткин, – сказала я, – вытекающие тебе будут в борделе. А со мной, выбирай – либо опера, либо любовь по телефону.

В результате я получила бесплатное удовольствие. Линкольн-центр принял меня благосклонно. По крайней мере, Рыткин сказал, что в нашем ряду мое вечернее платье было самым блестящим. Он не врал, я по глазам видела. Признаться в чем-то большем ему не позволяла выдержка профессионального разведчика.

– Слушай, а что мы смотрели? – спросила я, когда он подвел меня к дому.

– Я смотрел на твое платье с вырезом, – не по-чекистски сглотнув, признался Рыткин, – А куда смотрела ты, не знаю. Мне театры, в принципе, по барабану. Я считаю, что Ленин был прав, когда писал Луначарскому, что «все театры следует положить в гроб».

– А, ну ладно, – сказала я, – Передавай привет жене.

Клюнула его в трясущийся желвак и отбыла восвояси.

Потом был национальный зоопарк в Бронксе с живыми тиграми, океанариум в Бруклине, вернисаж российских примитивистов в галерее Сохо (почему-то все картины изображали одного и того же синяка в тельняшке на фоне истории человечества), автобусная прогулка по Манхэттену, пешая – по Бродвею, дешевая барахолка на Второй авеню, между Седьмой и Восьмой улицами. Я уже помышляла съездить в Лас-Вегас, посетить знаменитый Брайс-Каньон, складчатые холмы Забриски-Пойнт в Долине Смерти (недавно выяснилось, что в этой дыре зарегистрирована самая высокая температура в тени: 57 градусов. Переселенцы гибли, оттого и название долины не такое веселое). Третью неделю я начала с вечеринки в торговом представительстве, завела друзей, а закончила – критическим разбором семейных фотографий. Я изучала их долго и пристально. Фиксация создавала объем. Бригов на фото был живее всех живых. Но я уже не испытывала озноб, когда смотрела на него.