Евгений Белов - Безумный угар. Жертва

«Утром 29 августа на берегу реки в районе поселка «Снегири» было обнаружено бездыханное тело девушки. Жуткую находку сделал житель нашего города, отправившийся на рыбалку. На место происшествия прибыли сотрудники полиции. Они зафиксировали на жертве многочисленные ссадины и кровоподтеки. Личность и обстоятельства гибели несчастной предстоит выяснить оперативникам».

На фотографии, прилагавшийся к статье, была изображена обнаженная девушка, лежавшая в неестественном положении с раскинутыми в стороны конечностями. Ее лицо и оголенные части тела были заретушированы цензурой.

После прочтения я выскочил на балкон и дрожащей рукой вытянул из пачки, лежавшей на подоконнике, сигарету. Курил я очень редко, в основном во время употребления спиртных напитков или вот по таким, несчастливым поводам. Почему-то во время стрессовых ситуаций сигаретный дым не кажется противным, а сама сигарета заканчивается в разы быстрее. Так произошло и сейчас, поэтому я следом закурил вторую.

На улице по обыкновению было спокойно, люди возвращались с работы, автомобильная стоянка дома напротив степенно заполнялась. Я уже не курил, просто стоял и смотрел на свой район. Меня обдавало прохладным октябрьским ветром, врывавшимся из открытого окна, но чувства зябкости я не испытывал, ведь был разгорячен мыслью, что накануне убийства я, и вправду, был в том поселке, и весьма бурно отмечал вечер пятницы, не только в частном доме моего друга, но и захаживал с веселой компанией на злополучный берег реки.

К двенадцати ночи я приготовился ко сну – принял теплый душ и выпил горячий какао, чтобы успокоиться и хоть как-то остановить навязчивые мысли. Отчасти мне удалось расслабиться, но как только я погрузился в постель, то тревожность вернулась вновь. Сон долго не приходил, ведь мой мозг, совершенно не интересуясь самочувствием хозяина, непрерывно прокручивал веселые моменты той вечеринки вместе с пугающей фотографией девушки на берегу, словно намереваясь все соединить воедино. Около полутора часов я находился в дремотном бреду, как услышал разгоряченный голос сверху, от пыла которого вздрогнул всем телом. В тот момент показалось, что стены нашего дома слеплены из картона или еще каких тонких материалов – так четко и громко раздался соседский крик.

– Ах ты грязная сука! – заревел Михаил.

После послышались глухие удары и звук падения чего-то увесистого на пол, от которого, казалось, задрожал весь «картонный» дом. Я поднял корпус и испуганно посмотрел наверх. «Что за херня там происходит?» – пробормотал я.

Минуты две из их квартиры не доносилось ни шороха. Я снова лег на спину и закрыл глаза, пытаясь отгородить свою совесть от семейных разборок соседей сверху, как вдруг раздался мужской плачь навзрыд, хотя было бы логичней услышать женский. Если, конечно, его вечно молчаливая подружка еще была способна после шумного падения на какую-либо жизнедеятельность. После некоторых сомнений я резво вскочил с кровати и схватил мобильный телефон с целью сообщить в правоохранительные органы о возникших опасениях. Но следующая примирительная риторика Михаила и факт того, что Изольда при встречах со мной была немой как рыба, остудили порыв выполнить гражданский долг.

– Какой я дурак! Какой я дурак! Ты сильно ушиблась, моя дорогая?! – сквозь рыдания громко произнес Михаил.

Дальше он говорил тише и неразборчиво около минуты, но затем снова прогорланил во весь голос:

– Прости меня! Прости, моя Изольда! Ты единственный луч света в этом мраке земного абсурда! Я люблю тебя, Изольда! Пусть знают об этом все!

Бесспорно, его театральные высказывания во втором часу ночи попахивали сумасшествием, но знание того, на какие извращения способны эти двое, у меня в момент его словесных изливаний на лице не дрогнула ни одна мышца. И я, удостоверившись, насколько это было возможно в данных обстоятельствах, что его пассия жива, попытался вновь отгородиться от лихого дня и уснуть.

Не знаю, какой промежуток времени я был в отключке, когда нарастающий скрип пружин и грубые мужские стоны вторглись в мой мирный сон и заставили открыть глаза. «У них точно не всё в порядке с головой! – промелькнула злая мысль. – Я съеду из этой чёртовой квартиры куда угодно, лишь бы подальше от них!»

Минут пять он шпилил ее под собственные охи и ахи, а в самом конце взял такую ноту, которую не в состоянии осилить ни один оперный певец в мире. Михаил был прав, когда кинул мне на прощание фразу, что поспать сегодня, и впрямь, не придется.

Наступило утро. Будильник прозвенел в семь часов, хотя особой надобности в нём не было, ведь я так и провалялся в кровати с бредовыми мыслями, которые мешали нормальному сну. Открыв глаза, я отметил, что сегодня октябрь вновь не порадует горожан солнцем и дивной погодой. На улице стоял полумрак и завывал холодный ветер, а по окнам стучал мерзкий осенний дождь. Даже если откинуть горькие обстоятельства, обрушившиеся внезапно на меня, то утренний подъем мало для кого стал бы радужным.

На кухне я вскипятил чайник и сделал растворимый кофе. О какой было еде я даже не помышлял, в состоянии страха и неизвестности стенки моего желудка трусливо сжались, и вряд ли бы без приключений пропустили внутрь что-либо, кроме жидкости.

«Эти дебилы сверху, наверняка, еще сладко дрыхнут, – зло подумал я, когда неспешно потягивал кофе за кухонным столом. – А мне совершенно разбитому придется переться на работу и долгие часы беспокойно ерзать в кресле в предвкушении вечернего похода в полицейский участок». Ничего хорошего от которого я не ждал.

Факт того, что ожидание беды хуже самой беды, для меня являлся прописной истиной. Но я и предполагать не мог насколько ожидание бывает мучительным. Мои руки целый рабочий день находились в беспокойстве – они заметно дрожали при любой манипуляции с внешними предметами, следствием чего стала залитая чаем клавиатура, которая затем вышла из строя. Да и честно признаться, в ней тогда совершенно не было необходимости, ведь о какой-то производственной деятельности я даже и не помышлял. «Скоро идти на допрос. Как вести себя? Отрицать, что я был на берегу реки? Или рассказать всё как было?» – крутились подобные вопросы голове. К сожалению, ответа на них не находилось. Любой из вариантов при детальном рассмотрении казался провальным. А когда мыслительный процесс доходил до пика трагичности, мое сердце билось с такой частотой, что тут же появлялся страх сердечного приступа. Я откидывался на кресле и принимался жадно поглощать воздух, иногда это происходило с шумом. Моя восприимчивость была полностью отрешена от будничных хлопот, поэтому не знаю, как на меня реагировали коллеги, но они непременно проявляли обеспокоенность странным поведением до этого спокойного и неприметного молодого человека.