Майкл Терри - Проклятие

Старик очень странно посмотрел на меня, как будто усиленно думал о чем-то, а потом с подозрением спросил:

– А что? Что тебя удивляет в этом портрете? Почему ты так сильно побледнела?

– Я… – начала было я и снова запнулась, понимая, что пока лучше держать язык за зубами и не разъяснять незнакомому человеку то, что со стороны может показаться бредом шизофреника. – Гм… Ничего особенного… Я просто… – я продолжала неотрывно смотреть на портрет, пытаясь придумать, что бы такое соврать, а потом выпалила. – Какая она красивая… Словно царица…

Старик снова с подозрением посмотрел на меня, а потом буркнул:

– Это неудивительно. Все наши женщины были красивыми и достойными членами семьи.

После этих слов он резко развернулся и стремительным шагом направился куда-то, а я, постоянно оглядываясь на портрет Гвенет Вудвард, снова поспешила за ним. Оказавшись в кабинете, старик, достав из кармана револьвер и небрежно бросив его в верхний ящик стола, подошел к бару, достал из него начатую бутылку бурбона и пару широких стаканов, после чего плюхнулся на старинный, но роскошный диван, обитый шелком, а потом жестом пригласил меня сесть рядом. Я, все еще находясь под впечатлением от портрета матери дядюшки Алестера, примостилась на самый краешек дивана и с изумлением огляделась по сторонам. Красивый кабинет в старинном стиле, уставленный высокими книжными шкафами со стеклянными дверьми. А та стена, возле которой находился диван, особенно поразила меня, так как была увешана множеством экземпляров самого разнообразного оружия: мушкеты, луки, копья, ножи и все в этом духе.

Наполнив дрожащей рукой оба стакана и отставив бутылку в сторону, мистер Вудвард неспешно взял один и протянул мне другой, но я лишь отрицательно покачала головой:

– Спасибо, сэр, я не пью крепкие спиртные напитки.

– Зря, – покачал он головой, но не стал настаивать. – Порой выпивка очень неплохо выручает. Первый раз в жизни я попробовал бурбон в этом же самом кабинете, на этом же самом диване, только вместо тебя напротив сидел мой отец. Он-то и предложил выпить. Становится смешно, когда я вспоминаю, какой гадостью мне показался в те годы один из самых выдержанных бурбонов в мире… Видимо, человек, все же, не рождается с природной тягой к спиртному… Подумать только, мне было пятнадцать лет, а я до сих пор помню тот грустный день в мельчайших подробностях, словно он закончился только вчера…

– Вы уверены, что врачи позволяют вам такие вольности, сэр? – мягко вставила я. – Спиртные напитки никого еще не доводили до добра и…

– Ты шутишь, дочка? – он кинул на меня слегка насмешливый взгляд. – В наших местах легче встретить диких обезьян, чем хоть одного врача! Последний – доктор Брилль – умер примерно двадцать лет назад. Но, даже, если бы он был до сих пор жив, я бы не пустил его на порог дома. Что толку от этих врачей? Бывают случаи, когда доктора бессильны, поэтому нет никакой нужды полагаться на них и их знания.

– Уровень современной медицины… – начала было я, пытаясь возразить, однако старик не дал мне закончить фразу и, оборвал на полуслове:

– Чушь! Если человек обречен, то ничто ему не поможет. И никто… – его голос дрогнул и он, понурив взгляд, словно вспомнил о чем-то грустном, замолчал и залпом выпил стакан, даже не поморщившись, а потом добавил. – Поверь мне, дочка, я знаю об этом, как никто. Вся эта ваша современная медицина – чушь собачья, прошу простить меня за ругань.

– Обидно слышать, учитывая, что я врач.

– Ты стала врачом? – дядюшка поднял на меня удивленный взгляд, а потом, сухо улыбнувшись, удовлетворенно добавил. – Стало быть, мечта твоей матери осуществилась, ведь она мечтала, чтобы ты стала врачом и помогала людям.

– Вы ошибаетесь, – уверенно отозвалась я. – Мама всегда настаивала на том, чтобы я стала архитектором, как и она.

Старик снова насупился и посмотрел на окно, разочарованно покачав головой:

– Я ведь просил эту глупую женщину, чтобы она молчала до самой смерти и ни при каких обстоятельствах не позволила тебе оказаться в поместье!

– Сэр… – снова отозвалась я, понимая, что не могу называть дядей человека, которого вижу впервые в жизни. – Пожалуйста, не говорите так о моей матери, прошу вас!

– Не обижайся, дочка. Я очень благодарен Оби и храню о ней самые добрые и светлые воспоминания, – старик немного помолчал, а потом спросил. – От чего она умерла?

– Онкология, – коротко объяснила я.

– И что же ты не помогла ей, если ты врач?

– К сожалению, медицина не всесильна, – терпеливо продолжала я, понимая, к чему он клонит. – Трагедии случаются. А, кроме того, болезнь застала маму врасплох, протекала стремительно и…

– Смерть всегда застает нас врасплох, дочка. Она еще никого не предупредила заранее о своих намерениях. Она уже очень много лет бродит по поместью, она забрала всех, а я все никак не дождусь, когда она войдет в особняк и приберет меня в свои убийственные объятья… Не понимаю, чего она медлит… – мистер Вудвард взял бутылку и снова до краев наполнил стакан.

Старик был явно философом в душе, но это неудивительно. Проводя жизнь в одиночестве и безделье, можно додуматься до таких вещей, на которые у занятых людей не остается свободного времени. Все великие философы, будь то Кант или Платон, были одинокими людьми. Оно и немудрено, потому что человек, которому нужно много работать для того, чтобы прокормить семью, оплачивать счета и растить детей, не будет философствовать. Он будет действовать, исходя из текущей обстановки, а не рассуждать о критике чистого разума или дуализме души и тела. Подумав обо всем этом, я осторожно спросила:

– И давно вы живете один, сэр?

– С 16 июня 1987 года. С того самого момента, когда вы с Оби отбыли из поместья навсегда сразу же после похорон Марты… Тебе тогда было чуть больше пары месяцев, – не задумавшись ни на секунду, ответил мистер Вудвард и сразу же помрачнел, а потом снова пустился философствовать. – Но я не один. Марта по-прежнему в моей душе и в моем сердце. Я частенько, сидя на этом самом диване, делюсь с ней последними новостями. А вот портреты и фотографии я не люблю. Они лживы.

– Но ведь память…

– Чушь! – отрезал старик, не дав мне продолжить. – Всего у меня было три любимые женщины, две из них – Хлоя и Марта – к настоящему моменту мертвы…

Я хотела было спросить, а где же третья, но не успела вставить ни слова, так как старик самозабвенно продолжал:

– Не могу смотреть на их улыбки, потому что сразу же вспоминаю, в каких страшных муках умирала каждая из них… Знай они, что их ждет впереди… – он насупился и ненадолго замолчал, а затем, видимо, справившись с захлестнувшими его воспоминаниями, спросил. – А как поживаешь ты? Обзавелась ли семьей?