Лорет Энн Уайт - Самые темные дороги

Рикки замолчал и отвернулся. Северное сияние над головой изменило цвет со светло-зеленого на зловещий розовато-желтый оттенок.

– Потому что сегодня мой день рождения, – тихо ответил он. – Мне исполнилось тринадцать лет.

Его глаза подозрительно заблестели, и Тори поняла, что крутой Рикки Саймон очень расстроен. Ему плохо, и он готов расплакаться.

– А ты… – Она сглатывает. – Ты получил подарки? От отца и матери?

– Господи, что за тупой вопрос, да еще теперь! Кому какое дело до дней рождения, когда тебе уже тринадцать лет?

Ей захотелось сказать: «А мне есть дело». Но семья, которую Тори имела несколько месяцев назад, вовсе не была той «семьей», которую она имела сейчас. Она не получила никаких шансов отпраздновать свое тринадцатилетие вместе со старой семьей. Ее мир перевернулся вверх тормашками, когда мать погибла в горах, а потом приемный отец отправился на охоту за серийным убийцей, который был отцом Тори. В итоге все это привело ее в Броукен-Бар и к Оливии, ее настоящей матери. С тех пор Тори жила в мире кошмаров, в темном и вывернутом наизнанку мире, зеркально отражающем настоящий, и не знала, что с этим поделать.

– Мне есть дело, Рикки, – тихо сказала она.

Рикки жестко провел по рту рукой в перчатке.

– Ну да, отлично. Это приятно слышать. Иногда ведь хочется развлечься в одиночку, потому что всем наплевать, понимаешь?

– Понимаю.

Он кашлянул и глубоко задышал.

– Мы не сделали ничего плохого. Просто взяли пару бутылок браги из сарая. Ничего страшного.

Он расстегнул куртку и достал одну из украденных бутылок. Открыл пробку и предложил Тори.

Она сделала глоток, и жидкое пламя обожгло ей горло. Она закашлялась, смахивая слезы. Но Рикки был прав. Тепло, разливающееся в груди, доставляет удовольствие. Тори еще раз глотнула и передала ему бутылку. Он сделал несколько коротких глотков, вытер рот и закрыл бутылку.

– Лучше?

Тори кивнула и криво улыбнулась.

– Клянешься, что никому не скажешь?

– Да, клянусь.

Рикки нагнулся и быстро поцеловал ее в губы. Его губы были холодными и шершавыми от непогоды, и от него пахло брагой. Тори показалось, что это самый поразительный в ее жизни вкус. Это придало ей смелости, и она спросила:

– Что ты видел, когда выглянул в окно сарая? Ты сказал, что видел его шлем. Как он выглядел?

– Я тебе не скажу. Об этом ты тоже не сможешь никому рассказать, и это будет наверняка.

Тори вздрогнула.

– Тори!

Она охнула и развернулась на звук голоса, позвавшего ее по имени. Рошен, новая домохозяйка и повариха, недоуменно смотрела на нее, стоя на пороге библиотеки и держась за дверную ручку. Сердце Тори гулко стучало в грудную клетку. Ей показалось, что Рошен подслушала ее мысли, как будто она думала вслух.

– В кухне на плите тебя дожидается вкусный суп, – сказала Рошен.

– Я не хочу есть. – Тори боком прошла мимо нее и направилась к лестнице.

– Где вы были с Рикки сегодня вечером? – окликнула ее Рошен.

Тори на секунду замерла перед ступенями.

– Просто катались. Ничего особенного.

И она побежала с такой скоростью, что когда обогнула угол лестничной площадки, показалось, будто вот-вот разорвется сердце.

Карибу-Кантри, 14 января, понедельник

Ребекка сидела на пластиковом стуле в приемном покое клиники «Девилс-Батт», все еще одетая в костюм для выступления в суде.

Напротив нее громадный мужчина старше шестидесяти нервно теребил окладистую седую бороду. Его наряд, по сути дела, был форменной одеждой для сотрудников клиники: теплая фланелевая рубашка, кархартские [1] Carhartt – американская компания, наиболее известная как производитель рабочей и специализированной одежды. – Прим. пер . рабочие брюки с теплой подкладкой и ботинки на меху. Сидевшая рядом с ним женщина в тускло-коричневой униформе местного сетевого фастфуда прокручивала сообщения на своем мобильном телефоне и жевала резинку. В дальнем конце приемного покоя молодая мать старалась успокоить сопливого малыша в зимнем комбинезоне. В воздухе висел тяжелый больничный запах. Ребекка чувствовала себя нехорошо.

Сообщение, которое она обнаружила на телефоне в среду вечером, снова и снова прокручивалось у нее в голове.

«Ребекка Норд? Сержант Норд? Это капрал Бак Джонстон из клинтонского отделения RMCP [2] RMCP (Royal Canadian Mounted Police) – Канадская королевская конная полиция. – Прим. пер . . Пожалуйста, свяжитесь со мной по данному номеру. Это срочно».

Ребекка знала Бака. Она училась с ним в одной школе. Когда Ребекка услышала его голос, то сразу же поняла: с отцом случилось что-то страшное. Она позвонила немедленно.

«Мне очень жаль, Бекка, но у нас плохие новости… Ружье двенадцатого калибра. Самоубийство. Пожар… Тело отвезли в морг клиники «Девилс-Батт». Вскрытие назначено…»

Она сделала глубокий вдох и заставила себя обуздать бурные чувства, готовые вырваться наружу. Усталость, потрясение и смена часового пояса – все это затрудняло привычный контроль над собой.

«Мы хорошо осмотрели место происшествия, Бекка, и не нашли никаких оснований для уголовного расследования. Все свидетельства указывают на самоубийство. Теперь дело находится в ведении коронера».

Из-за рекордных метелей и снегопадов, которые привели к закрытию аэропортов и причинили несказанные бедствия по всему Восточному побережью вплоть до Калгари, Ребекке понадобилось пять дней, чтобы добраться туда. Она проводила ночи в залах ожидания аэропортов вместе с сотнями таких же страдальцев.

По крайней мере, вчера вечером ей удалось зарегистрироваться в мотеле в Камлупсе, где она смогла вымыться под горячим душем, сменить нижнее белье и надеть чистую блузку, прежде чем отправиться в Девилс-Батт на автомобиле, взятом напрокат.

Ее родной городок Клинтон был слишком мал, чтобы иметь собственный морг, поэтому останки ее отца доставили в более крупный город, Девилс-Батт, на севере, где имелась настоящая больница и вспомогательные помещения.

А теперь они уже сделали вскрытие.

Ребекка знала, что в случае внезапной и очевидно ненасильственной гибели формальная обязанность коронера заключалась в том, чтобы как можно скорее распорядиться о вскрытии тела и подтверждении причины смерти. Для этого не требовалось согласия членов семьи. Ребекке также было известно, что расследование причин пожара по закону должно осуществляться в течение трех рабочих дней.

У нее горели глаза.

Ей следовало серьезнее отнестись к отцовскому звонку и расценить его как призыв о помощи.

Теперь уже поздно. Теперь он мертв, обгорел и подвергся вскрытию. А ей остается лишь дожидаться чужого вердикта.