Дэвид Болдаччи - Абсолютная власть

Лимузин быстро мчался по дороге, микроавтобус не отставал от него. Оба водителя прекрасно знали свое дело и без труда обходились без света фар.

В просторном заднем салоне лимузина сидели мужчина и две женщины, одна из которых была пьяна и старалась изо всех сил раздеть прямо здесь мужчину и раздеться самой, не обращая внимания на мягкие оборонительные действия жертвы.

Вторая женщина сидела напротив, поджав губы, упорно стараясь не обращать внимания на нелепый спектакль, включающий в себя пьяное хихиканье и обилие учащенного дыхания, однако в действительности она пристально наблюдала за всеми движениями парочки. Ее внимание было сосредоточено на большой книге, раскрытой у нее на коленях, в которой деловые записи и пометки соперничали между собой за место на страницах и признание сидящего напротив мужчины, а тот, воспользовавшись тем, что его подружка отвлеклась на время, стаскивая с себя туфли на шпильках, снова наполнил свой стакан. Его способность поглощать спиртное была просто поразительной. Он мог выпить вдвое больше того, что уже выпил за этот вечер, без каких-либо внешних признаков, без заплетающейся речи и нарушения двигательных функций, а для любого другого такая доза оказалась бы смертельной.

Помимо воли, женщина восхищалась им – его страстными увлечениями, его первобытной грубостью, глубоко запрятанной благодаря умению преподносить миру образ чистоты и силы, обыденности и в то же время величия. В него были влюблены все американские женщины, влюблены в его классически красивую внешность, бесконечную уверенность в себе, а также в то, что он представлял для всех них. А он отвечал на это всеобщее восхищение страстью, пусть и неуместной, что поражало женщину.

К сожалению, эта страсть никогда не обращалась в ее сторону, несмотря на тонкие намеки и прикосновения, задерживающиеся чуточку дольше положенного; какие только старания она не прилагала, чтобы показаться ему утром, когда она выглядит лучше всего. Пока что эта стратегия не приносила никаких результатов, но до тех пор, пока не пробьет ее час – а он непременно пробьет, повторяла себе женщина, – она будет терпеливо ждать.

Женщина выглянула в окно. Это продолжается слишком долго: ей пришлось отказаться от всего остального. Она недовольно скривила рот.

Лютер услышал, как к дому подъезжают машины. Метнувшись к окну, он проводил взглядом маленький караван; тот завернул за дом, туда, где его не будет видно со стороны шоссе. Из лимузина вышли четверо, из микроавтобуса – еще один. Лютер лихорадочно соображал, кто это может быть. Народу слишком мало, чтобы это были возвратившиеся хозяева особняка. И слишком много, если речь идет только о том, чтобы просто проведать дом. Ли́ца он различить не мог. У него мелькнула мысль, что по какой-то прихоти судьбы особняку суждено быть ограбленным дважды за одну ночь. Однако это было бы уже слишком невероятным. В данном ремесле, как и во многих других, нужно оценивать шансы. К тому же преступники не идут на дело, разодевшись в наряды, больше подходящие для светского приема.

Лютер лихорадочно соображал, слушая доносящиеся звуки, предположительно из-за дома. Ему потребовалась всего одна секунда, чтобы понять, что путь к отступлению отрезан, и составить план действий.

Схватив свою сумку, Уитни подбежал к панели сигнализации у входной двери и включил охранную систему дома, мысленно поблагодарив свою память на цифры. Затем юркнул в хранилище, тщательно закрыл за собой дверь и отступил в самый дальний угол крохотного помещения. Теперь оставалось только ждать.

Лютер мысленно проклял свое невезение: все шло так гладко… Затем он тряхнул головой, прогоняя мрачные мысли, и заставил себя дышать глубоко и ровно. Это все равно что летать на самолете. Чем дольше этим занимаешься, тем выше вероятность того, что с тобой случится какая-нибудь неприятность. Оставалось лишь надеяться на то, что у новоприбывших в дом не возникнет необходимости внести депозит в этот личный банк, в котором он сейчас обосновался.

До него донесся взрыв смеха, затем размеренный гул голосов, вместе с громким писком системы сигнализации, похожим на пронзительный рев реактивного самолета, пролетающего над самой головой. Похоже, возникло небольшое замешательство по поводу кода к охранной системе. У Лютера на лбу высыпали бисеринки пота: он явственно представил себе, как срабатывает сигнализация, после чего у полицейских возникает желание проверить на всякий случай каждый дюйм дома, начиная с этого маленького гнездышка, где он сейчас устроился…

У него мелькнула мысль: а как он поступит, когда откроется зеркальная дверь и внутрь хлынет яркий свет, не оставляя никакой надежды укрыться? Незнакомые лица, заглядывающие в хранилище, пистолеты в руках, ему зачитывают его права… Лютер едва не рассмеялся вслух. Попался в западню, словно крыса, мать твою, и бежать некуда. Он не курил уже почти тридцать лет, но сейчас ему отчаянно захотелось затянуться. Бесшумно опустив сумку на пол, Уитни медленно вытянул ноги, чтобы они не затекли.

Загремели тяжелые шаги по дубовым ступеням лестницы. Этих людей, кем бы они ни были, нисколько не волновало, знает ли кто-либо об их присутствии в доме. Лютер насчитал четырех человек, возможно, пятерых. Они повернули налево и направились в его сторону.

С легким скрипом открылась дверь в спальню. Лютер напряг память. Все свои вещи он собрал, а все чужие положил на место. Трогал он только пульт дистанционного управления и точно совместил его со свободным от пыли прямоугольником на столике. Теперь Лютер слышал голоса лишь троих человек – одного мужчины и двух женщин. Одна женщина, похоже, пьяна в хлам, вторая настроена деловито. Затем миз [2] Миз – «госпожа…»; нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах; ставится перед фамилией женщины, как замужней, так и незамужней, в том случае, если ее семейное положение неизвестно или она сознательно подчеркивает свое равноправие с мужчинами. Деловитая исчезла, дверь закрылась, но замок никто не запирал, и миз Пьяная осталась наедине с мужчиной. Где остальные? Куда подевалась миз Деловитая? Хихиканье продолжалось. Шаги приблизились к зеркалу. Лютер забился в дальний угол, надеясь на то, что кресло его скроет, но понимая, что это невозможно.

И тут ему прямо в глаза ударила вспышка света. Он едва не вскрикнул, потрясенный тем, насколько внезапно его крошечный мир перешел от кромешного мрака к ослепительному солнцу. Лютер часто заморгал, стараясь приспособиться к новому уровню освещенности; его максимально расширенные зрачки за считаные секунды сжались в точки. Однако не было никаких криков, никаких лиц, никакого оружия.