Адам Симкокс - Отряд мертвых

Джо заметил, что плечи девушки, тоненькие, покатые, не успевшие распрямиться, яростно вздрагивают. Он подошел к ней; она извернулась, не показывая ему своего лица.

– Спасибо, – сказал Джо. Неадекватное начало, но лучшее из тех, что у него имелось.

Дейзи-Мэй застыла, и Джо услышал, как она сделала глубокий вдох. Затем поднялась на ноги, обернулась к нему; глаза красные и заплаканные.

– Я не хотела этого делать.

– Не похоже, чтобы ему было больно, – солгал Джо. На самом деле похоже было именно на это.

Дейзи-Мэй стащила свой кислородный баллон, бросила его рядом с колышком, вбитым в землю, потом пригладила рукой розовую копну своих волос.

– Из того, что мы сделали, нет возврата. Тот парень не мертв, как ты или я, – он мертв намертво. Растворилась каждая клеточка того, кем он был.

– Если подумать, как этим существам приходится жить, может, оно и к лучшему, – сказал Джо, кладя руку на ее плечо. – Может, это освобождение.

Дейзи-Мэй стряхнула его руку.

– Легко сказать, когда тебя не «освободили». – Она начала беспокойно расхаживать по травяному пятачку, взад и вперед, взад и вперед, взад и вперед. – Знаешь, в чем единственная разница между мной и мужиком, которого я убила? Гребаный незримый Бог решил, что я достойна второго шанса, а он – нет. Расследуй достаточно преступлений – включая собственное убийство, – и можешь отправляться в рай. А что получил он? Забвение. Как по-твоему, это честно? Это звучит честно?

Они стояли молча, Дейзи-Мэй терла глаза, будто злилась, что они ее подвели, Джо засунул руки в карманы, не уверенный, что он сделал не так, но все равно чувствуя себя виноватым.

Пряча взгляд в окрестностях, Джо осознал, что кладбище чем-то ему знакомо. Темные как сажа облака обходят небо, трава подстрижена коротко, как голова новобранца; опрятность – вот слово для всего этого места. Ни осыпавшихся надгробий, ни ощущения неуклонного увядания; кладбище было безукоризненным полем, будто приготовленным к финальному матчу, и это необъяснимым образом начало беспокоить Джо.

– Твоя фамилия Лазарус, верно?

Джо отложил мысль в сторону.

– Последний раз, когда я проверял, было так.

Дейзи-Мэй присела у мраморного надгробия, ведя пальцами по выбитому на нем имени.

– Грейс Лазарус имеет к тебе отношение?

«Имеет ли?»

Несколько секунд Джо думал; потом пришло воспоминание, короткое и острое, как клинок между ребер.

– Она была моей мамой. И до сих пор есть, я думаю. – Он присел на корточки рядом с Дейзи-Мэй и уставился на вырезанные буквы имени. – Она умерла, когда я был молодым. Не могу вспомнить, сколько мне было. Да и не хочу, наверное.

Дейзи-Мэй кивнула, будто в этих словах был смысл.

– А тогда… Я просто выполняла приказ Герцогини. «Всякий лишенный, который вступит в Жижу, должен быть уничтожен. Действует как средство устрашения и помогает прореживать стадо» . Ее слова, не мои.

– Тебе не нужно убеждать меня, – сказал Джо, – и себя тоже.

Дейзи-Мэй кивнула, тихая, как кладбище.

Джо еще раз огляделся, нахмурился.

– Почему мы начинаем отсюда?

– Это исходная точка, – ответила Дейзи-Мэй, вытирая нос тыльной стороной руки. – Куда бы мы ни двинулись, вернемся сюда; это единственная возможность добраться до Загона.

Джо с сомнением посмотрел на вбитый в землю колышек; он был до нелепого хрупким, если сравнить его с обширным газоном, куда его вбили, и крошечным, как зубочистка, если задуматься о Жиже.

– А зачем это нам?

– Зачем нам что?

– Возвращаться в Загон, – ответил Джо. – На мой взгляд, это место – не сильно улучшенная версия ада. Почему бы нам не остаться здесь? Свежий воздух, солнечный свет, и легион зомби не пытается тебя сожрать…

– Ты серьезно?

– Там или здесь, в чем разница? Мы мертвы, куда бы ни отправились, а это место хотя бы не выглядит как апокалипсис с распродажи.

Дейзи-Мэй уселась на надгробие, потеребила испещренное шрамами запястье и свирепо воззрилась на Джо.

– Это место – яд для нас. Все равно что оставить сырое мясо на солнце. Здесь каждая минута сгнаивает в нас то, кем мы были и кто мы еще есть.

– Как?

– Он спрашивает как… Еще спроси почему – смысла будет столько же. Так все устроено, Джоуи.

– Джо.

– Неважно. Если я возьмусь гадать, то скажу: это потому, что нам здесь не место. Мы здесь против природы, но иногда это необходимо, и потому нам нужно найти твоего убийцу быстро. Если задержишься тут дольше положенного, станешь тем, кого ты зовешь призраком. Думаешь, твоя теперешняя амнезия – плохая штука? Попробуй остаться здесь совсем, и все твои воспоминания выжжет Почвой. Будешь обреченно бродить по земле, не зная, кто ты есть или кем был. Это не Загон, но, блин, для меня это вроде ада. – Она вытащила пачку жвачки и бросила Джо. – Эта хрень помогает. Держит амнезию на привязи – по крайней мере, пока не перестанет действовать.

Джо посмотрел на пачку.

– Та же штука, которую ты давала мне раньше?

Девушка кивнула.

– Она поможет помнить, кто ты такой и что тебе нужно делать. Ну, пока не перестанет помогать.

Сзади закашлялась машина, извергла выхлоп. Джо и Дейзи-Мэй обернулись и увидели группу скорбящих, входящую на кладбищенскую дорожку: склоненные головы, приглушенные голоса. За ними, в нескольких футах от церковных ворот, порыкивал мотором черный катафалк. Из него вылезли два накрахмаленных похоронщика; один поправлял шляпу, второй поглядывал на небо, будто проверяя, осмеливается ли светить солнце.

Последним выбрался священник – пальцы сцеплены, глаза моргают на свету.

– Пожалуйста, скажи мне, – произнес Джо, – что это не мои похороны.

– Гроб из красного дерева, – заметила Дейзи-Мэй, уважительно присвистнув. – Твой старик стильно тебя отправляет.

Они наблюдали за похоронами с нескольких футов. Гроб несли четверо; самый старший, правый передний, слегка клонился под тяжестью.

– Дичь какая-то, но меня прямо подмывает сдернуть крышку, – сказал Джо, пристраиваясь следом.

– Гребано большой запретный запрет, – отозвалась Дейзи-Мэй. – «Мы не можем физически взаимодействовать с миром живых». Думала, я четко донесла правило.

– А что, если мы его нарушим?

– Нам будет плохо.

– Я мертв, куда уж хуже…

– Надеюсь, тебе не придется это узнать, – сказала Дейзи-Мэй и с любопытством посмотрела на Джо. – По тому, как ты таращишься на викария, догадываюсь, что у вас были какие-то разборки.

– Не такая уж и догадка.

Однако она была права. Что же такое связано с этим священником, отчего грудь стискивает злость, и с каждой минутой все сильнее?

– Мой папа, – произнес Джо, удивление едва не пробилось в голос. – Это мой папа.

Он чувствовал ожог упущенных ими лет, хотя, судя по виду, не так сильно, как его отец; казалось, разочарования иссушили шею мужчины, и даже воротничок не мог это спрятать. Время задвинуло волосы на голове и выпятило глаза, священническое облачение болталось на каркасе из пергамента и костей. Плохо выкрашенные черные волосы предательски торчали всюду, кроме лысой макушки с кучкой старческих пятен. Не столько мужчина, сколько гриф в облачении.