Пол Дж. Тремблей - Голова, полная призраков

Папа заметил:

– Вот это было ни к чему. Вообще, мама права. Мы можем обсудить это в другой раз…

– Мы поели, мы попили, червячка мы заморили, – сказала Марджори. Затем она засунула себе полпорции спагетти в рот, шуточно раздвигая набитые пастой щеки. Но никто не смеялся. Спагетти и соус вываливались у нее изо рта и стекали по подбородку вниз, обратно в тарелку.

Мама и я одновременно воскликнули:

– Марджори, ты ведешь себя отвратительно!

– Фу, гадость!

– Слушайте, я всегда старался уважать вас всех и не навязывать вам мою веру, так что…

– Пытаясь заставить нас молиться?

– Ну и что с того!.. Вы должны уважать мою веру! – Папин голос теперь гремел громче, чем прежде его же барабанящие по столу руки. В груди у папы будто бы был запрятан рупор, от которого трещали стены и трясся фундамент. Он опустил голову и нацепил на вилку пасту.

Мне сложно было понять, что думает обо всем этом мама. Обычно она не давала папе спуску за крики, и он сразу же извинялся перед нами. Сейчас же, не нарушив нашего общего молчания, мама сидела, опершись подбородком на сложенные руки, и смотрела на Марджори.

– Пап, а мы на самом деле говорили о рае сегодня. На приеме. – Марджори вытерла лицо тыльной стороной руки и подмигнула мне.

Папа перестал брать меня в церковь, когда мне исполнилось четыре года. Все, что осталось в моей памяти от этих походов, – это скука, деревянные скамьи и большой холм за церковью, с которого мы обычно скатывались на санках. Поэтому небеса были для меня туманной карикатурой из запутанных образов, тиражируемых в массовой культуре: пышные облачка, арфы, крылатые ангелы, золотой солнечный свет, огромная рука, предположительно принадлежащая гигантскому человеку по имени Бог со струящейся белой бородой. Для меня рай был неизведанным местом, о котором в школе иногда говорили ребята, рассказывая об отправившихся туда умерших бабушках, дедушках и домашних зверушках. Я не понимала, что это, к чему это. Да и не особенно хотела разбираться в этом.

Марджори спросила папу:

– Я могу задать тебе тот же вопрос, что и доктору Гамильтону?

– Конечно. – Папа размазывал еду по тарелке, как обиженный полученным нагоняем ребенок.

– Ты же веришь в рай?

– Да, искренне верю, Марджори, и…

– Подожди, я еще не добралась до моего вопроса. Так вот, веришь ли ты, что в раю нас ожидают желающие разделить с нами вечность близкие люди – вернее, их призраки, духи и все такое?

– Да, но…

Марджори сказала:

– Подожди. – Она хихикнула. – Это все еще не мой вопрос. Как ты можешь быть уверен, что духи твоих любимых людей в раю настоящие?

– Я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я спрашиваю, как ты можешь знать точно, что ты говоришь именно с призраком твоего отца, а не с каким-нибудь демоном, прикинувшимся им? Что если демон идеально изображает дедушку? Разве это не было бы ужасно? Представь себе: ты сидишь в раю с тем, кого принял за дедушку. Дух похож на него, говорит, как он, и ведет себя, как он, но можешь ли ты быть совершенно уверен, что это именно дедушка? Проходит все больше и больше времени, и ты понимаешь, что никогда не сможешь быть уверен в этом. Ты никогда не сможешь быть уверен, что и все остальные духи вокруг тебя не спрятавшиеся под чужой личиной демоны. И твоя измученная душа будет вечно находиться в этих сомнениях, в ожидании того, что в какой-то момент вечности ты заметишь страшную, жуткую перемену в лице обнимающего тебя деда.

Марджори поднялась, прижимая к груди стакан с водой. Ее подбородок был красным от соуса для спагетти.

Сидя за маленьким круглым кухонным столом, я взглянула на маму и папу, которые смотрели друг на друга так, будто бы они не узнавали никого из присутствующих. Никто не проронил ни слова.

Марджори медленно покинула кухню. Мы вслушивались в звуки ее шагов, удалявшихся в глубь дома и затем наверх, в ее комнату. Наконец, мы услышали хлопок ее закрывающейся двери.

Я проснулась от звуков рекламы местного автосалона в 23:30. Кто-то орал: «Приходите к нам, цен ниже ни у кого не найдете!» Я положила мой будильник-радио под подушку, чтобы меня не застукали родители.

В коридоре и спальне свет не горел. Это означало, что родители все выключили и уже отправились спать. Их спальня была прямо напротив комнаты Марджори. Дверь в их комнату была закрыта. За этими спальнями, на другом конце коридора была застекленная терраса. Через окна пробивался свет уличного фонаря.

Пол в коридоре холодил мои босые ноги, поэтому я шагала на пятках с завернутыми кверху пальцами ног. Я решила не тащить с собой книжку Скарри. Дверь Марджори была слегка приоткрыта. Из комнаты доносилась тихая фоновая музыка. Сквозь дверную раму проливался мягкий свет. Я не постучалась, а просто легонько толкнула ее массивную дверь.

Она сказала:

– Закрой дверь за собой. Тихонечко.

Я затворила дверь, повернув ручку с осторожностью взломщика сейфа.

В комнате был зажжен только ночник, который подсвечивал кровать Марджори. Мне пришлось прищуриться и поморгать, чтобы глаза привыкли к полутьме.

– Скорее скажи: моя комната такая же, как в прошлый раз, или что-то в ней поменялось?

Я осторожно осмотрелась. «Осторожно», потому что я старалась не вглядываться слишком пристально, боясь засмотреться и увидеть что-нибудь лишнее, особенно собрание постеров с переплетавшимися обрывками людей и оскалившимся ртом по центру.

Я ответила:

– Все по-прежнему.

– Может быть и так. Не знаю. Возможно, комната поменялась после твоего ухода. Может, вчера коврик и кровать были под потолком. Возможно, моя комната все менялась и менялась, а потом вернулась к прежнему виду как раз перед твоим приходом. Может быть, и твоя комната такая же и постоянно меняется, как моя, просто по секрету от тебя, так что ты этого не замечаешь.

– Прекрати. Я сейчас уйду к себе, если ты продолжишь в том же духе.

Марджори села на кровати. На ногах у нее лежала открытая книга. На ней была все та же одежда. Подбородок так и остался в красных пятнах соуса. Ее волосы были темные, сальные и тяжелые. Казалось, голова Марджори сгибается под их весом.

Марджори произнесла:

– Да ладно тебе, я просто дразнилась. Сядь рядом, Мерри. У меня готова для тебя новая история.

Покорно усаживаясь рядом с сестрой, я проронила:

– Знаешь, письмо твое мне не понравилось. – Я представляла себе, как Марджори прокрадывается в мою комнату и зажимает мне, спящей, нос пальцами. Мысль об этой сцене пугала меня. Та же сцена, но с точностью наоборот – ее нос между моими пальцами – вызывала у меня восторг. – Не ходи больше без спроса в мою комнату. А то маме расскажу. И записку твою покажу. – От ощущения собственной храбрости раздувало грудь и кружило голову.