Ночная Тишь - Мертвая

Дотаскиваю до центра комнаты, мама присаживается на тахту. Ей любопытно, и я не могу просить ее выйти и не смотреть. На коробке нет никаких опознавательных знаков, ее не отправляли по почте или через курьерскую службу. Тот парень, Красная Шапочка, вероятно, просто мимо проходил, кто-то предложил ему заработать пару сотен за пустяковое дело. Картонные створки запечатаны коричневым скотчем. Беру нож в кухне и прорезаю полосу между створками. Внутри какой-то мягкий ком, завернутый в офсетную бумагу. Я разрываю ее, и пальцы натыкаются на нежную гладкую ткань. Тонкую, белую. Тащу ее вверх, встаю с колен, поднимая руки. А ткань все тянется и тянется, пока в моих руках не оказывается тоскливо обвисшего свадебного платья.

***

Дашка приехала через полчаса, и, слава богу, без друга Димы.

– Думаешь, она давно задумала это сделать? – шепотом говорит Дашка.

Мы сидим по обе стороны от коробки – она на маминой тахте, я на стуле напротив, а из коробки посередине вываливаются тонкие рукава, украшенные выбитыми бутонами, и расшитый серебристыми стразами лиф. Кружевной подол прячется на дне.

– О чем ты? – недоумеваю я.

– Ну… давно задумала покончить с собой? – продолжает шептать Дашка. Мама возится на кухне, и мне немного неловко, что мы шепчемся. Мама может подумать, что она нам мешает.

– С чего ты это взяла?

– Незамужних девушек принято хоронить в свадебном платье, – объясняет она. Я таращу на нее глаза, не в состоянии вымолвить и слова. – Типа, они невинны и попадают сразу на небо, как божьи невесты.

Ну и порядочки тут. Меня передергивает от жути.

– У вас так не делают? – удивляется и Даша.

Я качаю головой, а потом спохватываюсь: мне-то откуда знать. Я в жизни никого не хоронила.

До меня, наконец, доходит.

– И что, ты думаешь, Аринка заранее купила себе платье, чтоб ее в нем похоронили?

А что, похоже на Аринку. Она всегда говорила, что в любой непонятной ситуации главное – красиво выглядеть. А ситуация более чем непонятная. Внутри меня начинает клокотать тяжелый истерический смех – как будто обрушивется каменная лавина.

– А может, – робко говорю я, еще не до конца понимая, что за мысль пришла мне в голову, – это такой великодушный жест от… ее поклонника…

Даша бросает на меня цепкий взгляд:

– Какого поклонника?

Пожимаю плечами, надеясь, что выгляжу убедительно и правдоподобно. Господи, и какого черта я это брякнула?

– Ну, мало ли. У нее их много было. Какой-то несчастный, который мечтал об Аринке, узнав о ее смерти, решился на красивый жест.

– И ты даже примерно не знаешь, кто это может быть?

– Ой, куча народу, если честно! – отвечаю, пожалуй, слишком торопливо и глядя Даше прямо в глаза. – По Аринке пол-института с ума сходит!

И это правда.

– Ну что ж… Ладно. Спасибо неизвестному дарителю.

Дашка аккуратно складывает платье в коробку.

– Заберешь его? – удивляюсь я. Она смотрит вызывающе.

– Ты знаешь, сколько такое стоит? Штук двадцать. Думаешь, у нас есть лишние деньги?

Чуть раньше из кухни выглянула мама. Как раз, чтобы услышать последние Дашкины слова. Мы переглядываемся буквально полсекунды, но я успела понять, что она думает так же, как и я.

Наряжать умершую сестренку в свадебное платье, взявшееся неведомо откуда, ради экономии денег – это … пошло. Да, пошло, именно так сказала бы мама.

Уже на пороге Дашка спрашивает:

– А почему его принесли тебе?

Один из тех вопросов, на который у меня не было ответа. За последний день других мне вообще не задают.

Ключница работает барменом в кафе под названием «Summertime».

Я там ни разу не была, но знаю, что оно находится в старом заброшенном парке недалеко от моего дома. Странное месторасположение для кафе. О парке ходит дурная слава, и даже я, новенькая в городе, о ней наслышана. Когда-то это был полноценный парк развлечений, с аттракционами, летними кафе, фонтаном и лотками с хот-догами и сладкой ватой. Но несколько лет назад там произошло, говорят, страшное убийство, так и оставшееся нераскрытым. Кажется, девушку держали в какой-то подсобке несколько дней. Издевались, насиловали, а потом забили до смерти. Кажется, работники парка об этом знали, но молчали. Или даже коллективно принимали участие.

Постепенно парк приходил в упадок, карусели ржавели, газоны зарастали одуванчиками и крапивой, и в конечном итоге в центре города образовался полудикий массив, где среди деревьев поскрипывают качели, хлопают дырявым брезентом заброшенные шатры летников, и над всем этим возвышается навеки замершее чертово колесо.

Короче, жуткое место.

Единственной живой точкой на огромной заброшенной территории было это кафе. Так говорила Аринка. Она рассказала, как идти. Заходишь через главные ворота, не доходя до фонтана, поворачиваешь налево и идешь до площадки перед открытой сценой. Напротив сцены стоит приземистое белое здание.

Перехожу дорогу и чуть медлю перед кирпичной аркой, что служит главным входом.

Утро нового дня началось отвратительно. Едва проснувшись, я поняла, что уже истосковалась по Аринке и чувствую себя отрезанным ломтем. Я устала от расспросов и любопытных взглядов – а ведь прошел всего день! Мне их еще столько предстоит вынести! Я была груба с мамой, не завтракала, собралась и отправилась к Ключнице. После встречи с ней я сразу пойду в институт. Сегодня я одета продуманно и «подобающе», взяла с собой сумку, какую-то дежурную тетрадку, телефон и кошелек, где оставалось немного мелочи на кофе.

Ныряю под арку и оказываюсь в полумраке. Из-за разросшихся деревьев здесь тенисто даже зимой. Стараясь особо не разглядывать покрытые снегом полусгнившие деревянные скамейки и скелеты аттракционов в глубине парка, быстро иду вперед по мощеной дорожке. Стоит удивительная тишина, сюда не долетает шум улицы – а ведь она совсем рядом и достаточно оживленная, и даже вороны тут не каркают. Кажется, что звук моих шагов разносится по всей территории, и вот-вот меня услышат и найдут.

Наконец, я вижу небольшой белый домик с полукруглыми окнами и большой двустворчатой дверью. В мертвом парке раздаются звуки музыки. Тяну тяжелую дверь на себя и шмыгаю внутрь.

Как будто шагнула из мистического триллера в любовную мелодраму.

В кафе тепло и уютно. Дневной свет, сочащийся из окон, гирлянда из круглых фонариков, растянутая по стене и над баром. Играет старый добрый британский рок, «Placebo», кажется.

Делаю несколько шагов вглубь. Зал почти пуст. За одним столиком сидит парень, в другом углу, возле окна – девушка, стол перед ней пуст, если не считать раскрытой книги. Когда я приближаюсь к барной стойке, то вижу, что за ней стоит молодая женщина в черной футболке, она смотрит на меня спокойно и приветливо.