Ночная Тишь - Мертвая

Обижал – Аринку? Ха! И какие проблемы в институте могут быть у старосты курса?

– И я не могу дозвониться до Макса. Может, они поссорились?

Покончить с собой из-за парня, которого собираешься послать подальше? Тоже мимо, Дашенька. Как ты плохо знаешь свою любимую сестренку.

Стою и качаю головой. Нет, нет, все не то.

– Как это произошло? – спрашиваю я, наконец.

– Ничего толком не знаем. Около часу ночи ее нашли у этого чертового дома, прямо на снегу… Полиция говорит, что она сбросилась с общего балкона, скорее всего, с самого верхнего – двенадцатого – этажа. Там нашли ее сумку.

– А телефон?

Перед глазами всплыл модный телефончик с изящным цветком на чехле-бампере – Аринкин мобильник.

Даша пожала плечами:

– Не нашли. Номер недоступен.

Понятно. Мы не узнаем, с кем созванивалась Аринка перед смертью. Аринка и смерть? Эти слова вообще не укладывались в одном предложении.

– Она ушла из дома около пяти – сказала, что гулять. Мама даже не спросила, с кем. Она же всегда гуляла с тобой или с Максом, больше ни с кем особо не общалась. Ты не видела ее?

Нет, не видела. Аринке вчера было не до меня. Но вслух я ничего не говорю. Рано пока раскрывать рот.

Даша с рыжим потоптались у меня еще с минуту, строя предположения одно безумнее другого. Потом Даша сказала, что ей нужно быть рядом с мамой и отцом, они недавно приехали с опознания. Мы договорились созвониться позже. Уходя, Даша наконец представила мне рыжеволосого:

– Это Дима Суханкин, мой друг. Мы с ними соседи по даче. Наши родители дружат. Не знала, кому еще позвонить…

И что этот дачник делает тут сейчас? Никогда о нем не слышала, тоже мне, друг семьи. Они ушли, и я остаюсь одна. Несколько раз громко всхлипываю, но какая-то трясучая злость не дает мне плакать. Аринка умерла. Я несколько раз мысленно и вслух проговариваю эти два слова, как будто пробуя их на вкус. Что теперь будет с моей жизнью?

Устав бессознательно слоняться по комнате, прихожу в кухню.

На столе стоит бутылка, тарелка с сыром и две рюмки. Одна из них была налита доверху. Я взяла ее, подержала в руках – стекло было ледяным – и одним глотком опустошила.

Аринка умерла. Теперь эта фраза кажется мне самым естественным словосочетанием в мире.

– Я хочу другой жизни, – говорит Аринка и привычным жестом подкручивает едва выраженный локон. – Для нас обеих.

Мы сидим на пустой трибуне у футбольного поля. Середина сентября балует солнечными вечерами, и если на мгновение забыться во времени, то кажется, что все еще лето. Трибуна – несколько рядов деревянных ступеней, краска на которых давно облупилась и слезала кусками – занимает ту сторону поля, что скрывается в тени высоких деревьев. По полю носятся мальчишки – у них тренировка, но на самом деле, они просто играют в свое удовольствие, не особо заботясь об отработке удара или технике обвода противника.

– Я хочу, – продолжает Аринка, – жить в большом и красивом городе, в Москве или в Питере, да, особенно в Питере – клубная столица! Говорят, там сам воздух дезинфицирует от прошлой жизни, там только и хочется, что творить и мечтать… Я там точно стану модельером или писательницей – а что? У меня столько всего в жизни было – на десяток книг хватит!

Дружные крики на поле привлекают наше внимание. Мальчишки мечутся у ворот, секунда – и Макс забивает гол. Его команда скачет от радости, кто-то обнимает его за плечи – у меня бы от таких объятий хребет сломался – все орут, как ненормальные. Макс смотрит только на Аринку. Он тычет в нее пальцем, вытянув руку, мол, этот красавец-гол я посвящаю тебе, дорогая. Аринка дарит ему улыбку, и только я замечаю за ней снисходительную насмешку.

– Мы с тобой жили бы в большой квартире-студии, отделанной под лофт. Это модно и так… стильно.

– Мне не нравятся лофты, – подаю голос я, – слишком грубая обстановка и давящая атмосфера. Лучше квартирку под самой крышей, чтоб из окна касаться серого питерского неба, а с утра сидеть на подоконнике и пить кофе…

Аринка смеется:

– Вот кому книги надо писать!

Я отколупываю кусок краски и принимаюсь крошить его в руках.

– А вообще, да, в Питере классно! Вечные сумерки, воздух, сотканный из дождя, все, как я люблю, – прячу ухмылку и поднимаю взгляд на Аринку. Подруга смотрит на меня во все глаза.

– Настя! Ты была в Питере?

– Ага, – киваю я, безучастно наблюдая за полем.

Люблю такие моменты. Аринка не знает о моей прошлой жизни ни-че-го, а когда ей кажется, что она начинает что-то понимать, я выдаю ей вот такую деталь, которая повергает ее в шок. Чувствую на себе ее потрясенный взгляд еще несколько секунд. В это время она раздумывает, расспросить ли меня поподробнее или оставить в покое. И, как всегда, решает не расспрашивать. За это я люблю ее больше всего.

– Я хотела для нас другой жизни. Но теперь я умерла, а ты будешь одна бродить в этом декабре, путаясь в сугробах, вокруг Кричащей Башни.

Я удивленно поворачиваю голову и вижу Аринку: ресницы ее покрыты инеем, волосы седы, а щеки настолько бледные, что кажутся прозрачными. Она глядит мимо меня мертвыми глазами и не моргает. Оглядываясь, я вижу, что поле пусто и заметено снегом. Начинает резко темнеть.

Снова смотрю на Аринку, она бездвижна, и взгляд ее словно размыт. Рядом со мной – мертвец. Я дотрагиваюсь до ее плеча, и она начинает заваливаться на бок, точно огромная неловкая кукла…

Я просыпаюсь.

***

В первую секунду я пытаюсь понять, что явь, а что – сон, и правда ли приезжала Даша, а Аринка, пьющая со мной водку только приснилась, или все было наоборот?

В мой зашкафный закуток пробирается тусклый дневной свет. Тянусь за телефоном – 09.15 утра, два звонка от Марьки и с десяток сообщений. Половина – от Дашки. Остальные – от той же Марьки. Нет никакого желания их открывать, но я вынуждена. Очевидно, что ужас происходит в реальности, и он только начался.

«Ты можешь заехать сегодня?»

«Маме плохо, она в больнице, папа остался с ней»

«Настя, возьми трубку, это срочно!»

«Привет, Арина с тобой?»

Два самых ранних сообщения были написаны в час ночи, когда Дашка еще не узнала страшного известия.

Какого страшного известия? Аринка умерла.

Аринка умерла. Она составляла всю мою жизнь, была моей второй половинкой. Единственная лучшая подруга за все мои девятнадцать лет.

Я сижу на диванчике и не знаю, что делать. Я не могу позвонить ей и спросить, что мне делать. Боги, Арина, почему ты не оставила мне никакого руководства на случай своей смерти?

Моя семья не должна ничего знать, Настька.

Макс не должен ничего знать.

Женька Лебедева и ее свита не должны ничего знать.

Никто не должен ничего знать, Настька. И ты обязана проследить за этим.