Людмила Брус - Код Гериона. Осиротевшая Земля

– Как прогулка, мужики? – спросил незнакомец без какой-либо интонации.

– Вы для этого к нам столько шли? – огрызнулся Рэнди, почуяв неладное.

– Твой друг сейчас отдаст мне весь свой сахар. И ботинки. А будет спорить – ляжет отдохнуть. Старик! Ты ж со мной спорить не будешь?..

Охранник снял с предохранителя оружие, показывая серьёзность своих намерений; знакомый с местными нравами Рэнди понимал, что его и Рахманова не просто хотят напугать. Законы, составленные новым правителем «от балды» (и вряд ли случайно), защищали гостей лишь в пределах города. Свалка же городом уже не считалась, а значит, любой вооружённый человек имел на ней полную власть. У мальчика прескверно засосало в желудке, но ясности разума не убавилось, и глаза скользнули по земле в поисках тяжёлого предмета.

– Ты уверен, что ботинки подойдут по размеру? – неожиданно мягко спросил Рахманов, поднимая руки ладонями к неприятелю. – Я тебя выше как минимум на голову.

– Больше не меньше. Шевелись давай, – сказал человек с винтовкой, занервничавший от хладнокровия незнакомца.

– Сахара у меня с собой нет, – сказал бортинженер, присаживаясь, чтобы развязать ботинок. – Всё в доме оставил.

– Брешешь. Такие вещи где попало не бросают, – процедил сквозь зубы головорез.

– Парень видит всё. Грохнешь его вместе со мной?

– Парень ничего не скажет, иначе вдобавок порешу всю его семью, кем бы они там ни были, – тяжело проговорил мужчина, скосив на оцепеневшего мальчика взгляд. – Ты ведь родителей любишь, дружок?

Рэнди угрюмо сплюнул под ноги и выцепил взглядом ржавую банку, припорошенную снегом. Главное теперь – выбрать момент, швырнуть – и дёру. Но хватит ли прыти на этот «дёр» у пожилого Рахманова? На вид он, вроде, здоровый…

– Пожалуйста, опусти оружие, – все тем же добродушным голосом попросил Рахманов, продолжая возиться с ботинком. Они в Советском Союзе все такие наивные, что ли?.. Одно хорошо: все внимание охранника сейчас на пришельце, и можно дотянуться до банки. Пушка уперлась бортинженеру в голову, перечеркнув надежду Рэнди: в такой ситуации швыряться жестянками станет только дурак. В следующую секунду пушка рявкнула, заставив Рэнди вздрогнуть; пуля взрыла землю рядом с его ногами.

Однако Рахманов, ускользнувший от пули легким и молниеносным разворотом корпуса, ткнул во врага предметом, похожим на карманный фонарик, из которого хлынул пучок белого света. С ужасным воплем грабитель вцепился себе в лицо, почти мгновенно превратившееся в уголь, ещё несколько секунд ноги мужчины яростно колотились о землю, прежде чем вторая вспышка успокоила его навсегда. Рахманов тяжело вздохнул, спрятал в ботинок смертоносный «фонарик» и шагнул к дрожащему Рэнди.

За его спиной протяжно запищал прибор, возвещая о результатах взлома. Инженер протянул руку, чтобы положить мальчику на плечо, но тот шарахнулся и бросился бежать во весь дух. По его лицу градом бежали слёзы, и дикий визг погибающего грабителя звучал в ушах бесконечным эхом.

Я прибыл на собачьей упряжке с рассветом, чуть задержавшись, чтобы полюбоваться новым городом со скалы, ведь мой родной Гелиополис прячется в глубокой пещере с горячими озёрами, а Семь Ветров словно вырастают из береговой линии (кто-то скажет – стекают с горы, как поток лавы). Издали Cемь Ветров похож на острый уступчатый мыс; перед Блэкаутом была такая мода – максимально вписывать архитектуру в окружающий пейзаж. Пройдёт ещё каких-то сто лет, и жители окончательно уверуют, что эта гигантская, но по-своему изящная многоуровневая конструкция – творение богов или титанов, но никак не смертных людей. «Человек такого не придумает», – скажут они и будут почти правы.

В старину (хотя какая, к черту, старина, у нас немало кто застал это совершеннолетним!) туристы прибывали сюда со всех континентов. К Семи Ветрам могли пристыковаться два пассажирских лайнера или даже небольшой плавучий город – пополнить запасы пресной воды и продовольствия, если вдруг закончились свои. Здесь процветало всё, чего не было в поселениях учёных: казино, публичные дома, бары с наркотическими коктейлями, театры сновидений, в которых каждый сморчок мог почувствовать себя героем и каждая Золушка, будь ей хоть сто пятнадцать лет, обязательно обретала своего принца. Даже лучшим сотрудникам «Крылатого Солнца» несколько раз в год выдавалось разрешение посещать Семь Ветров – но лишь по достижении двадцати пяти лет, чтобы восторженные юнцы не торчали в мире грёз месяцами.

Дорога случайным гостям была открыта не везде: город делился на две части – одна для «избранных», и другая для «всех остальных». Посетить Семь Ветров, а тем более иметь годовой допуск на территорию, было особой гордостью, знаком высшего жизненного успеха. Но было у этого особенного города ещё одно назначение, а всю эту мишуру с фривольными развлечениями придумали для отвода глаз. Самое ценное лучше всего прятать не на закрытой военной базе, а там, где шумит толпа, скачут голые девицы и вращается рулетка. Поэтому я здесь.

Со дня Блэкаута в Семи Ветрах, как и везде, переменилось многое. Береговая линия рядом с городом обросла хибарами из камня, китовых скелетов и брошенных яхт: растерявшиеся люди стали инстинктивно собираться вокруг места, которое давало хотя бы иллюзию безопасности. На палубах некогда роскошного лайнера «Пайн Айлэнд» – последнего гостя Семи Ветров – развешивают для сушки белье, а на площадках для вертолётов разбили огороды. Кое-где проломлены взрывами стены: виновата гражданская война, которая два с половиной года тому назад завершилась победой некоего Хайдриха. С ним ещё предстоит познакомиться – и лучше это сделать до того момента, как к нему пожалует гость из «Наутилуса».

На воротах меня и мои сани проверили на взрывчатку. Огнестрел, холодняк и арбалеты тут носит каждый, но всё, что взрывается, находится под строгим запретом. Отправив на псарню собак и отсчитав десяток патронов за их содержание, я выбрался на одну из главных улиц – Пассаж Айн Рэнд – и долго привыкал к запахам; не знаю точно насчет канализации, но на вентиляцию в Семи Ветрах явно махнули рукой.

Внешнее величие вблизи оборачивается разрухой и запустением. Стеклянный купол над главным атриумом (бывшая Площадь Cвободы) провалился, оставшись открытым для дождя и снега, но мерцающее дерево, что росло в самом центре, умудрилось выжить. То, что до сих пор его не распилили на дрова, говорит о наличии сознательности у местных жителей хотя бы в остаточном состоянии. Дерево окружает шумный базар, где торгуют всем, что удалось вырастить, убить или подобрать в брошенном поселении. Со всех сторон – крики и толкотня: сначала меня едва не сшибла тачка с рыбой, затем я едва сам не грохнулся, поскользнувшись на кальмаре, выпавшем из все той же тачки. Но если в других поселениях нельзя пройти по рыночной площади без того, чтобы тебя в надежде что-нибудь спереть не облапали, то местные, даже если смотрят жадно в твою сторону, попыток обокрасть не предпринимают. Вскоре я понял, почему: по периметру площади стоят люди с шипастыми дубинками, которых здесь называют Зрячими: это местное подобие сил правопорядка.