Харлан Кобен - Второго шанса не будет

Я рассказал Ригану и Тикнеру про домик в горах. Тикнер связался по радио с полицией Монтегю. Как найти хижину, я помню, но объяснить затрудняюсь. Тем не менее, я постарался. Риган изо всех сил жал на акселератор. В половине пятого утра дорога была совершенно пустынна, и включать сирену не требовалось. Через некоторое время мы миновали парк отдыха в Вудбери.

Замелькали деревья. Теперь мы были недалеко. Я сказал Ригану, где сворачивать. Машина то ныряла, то взмывала вверх по дороге, которая за последние три десятилетия не изменилась ни на йоту.

Через пятнадцать минут мы были на месте.

Стейси.

Особой привлекательностью моя сестра не отличалась никогда. Наверное, это многое объясняет. Да, звучит как абсурд… Действительно, глупо. И все же выставляю эту версию на ваше рассмотрение. Стейси не приглашали на свидания. Ей никогда не звонили мальчики. У нее почти не было друзей. Конечно, подростков с такими проблемами полно. Отрочество – это всегда война, никто не выходит из него в целости и сохранности. Естественно, тяжелым бременем на всех нас легла и болезнь отца. Но это еще не объяснение.

В конце концов, перебрав все варианты наших житейских обстоятельств, еще и еще раз пройдясь по болезненным переживаниям ее детства, я решил, что причины бед моей сестры коренятся глубже. Что-то с мозгом у нее не в порядке, я имею в виду – химически. В одном месте поток молекул слишком интенсивный, в другом – слишком медленный. Мы слишком поздно разглядели опасные симптомы. Стейси впадала в депрессию во времена, когда это состояние ошибочно принимали за обыкновенную замкнутость. А может, я просто пытаюсь оправдать свое равнодушие. Стейси всегда оставалась для меня лишь младшей сестрой с большими странностями. Но я, извините, сам имел проблемы. Я был, если так можно сказать, подростком-эгоистом.

Но все это уже неважно. Физиология служила причиной ее бед, психология или и то, и другое, но самоубийственное путешествие Стейси подошло к концу.

Сестренка была мертва.

Мы обнаружили ее на полу, в позе зародыша. Вот так, свернувшись калачиком, подтянув колени к груди и опустив подбородок, она спала в детстве. Но сейчас, хоть и не было заметно никаких следов смерти, я видел, что она не спит. Я наклонился. Глаза у Стейси были открыты. Она смотрела прямо на меня – немигающим, вопросительным взглядом. И вид у нее был совершенно потерянный. Так не должно было случится. Смерть должна была даровать ей одиночество. Смерть должна была принести ей покой, которого она не могла найти в жизни. «Так отчего, – спрашивал я себя, – Стейси выглядит такой безнадежно потерянной?»

Рядом с ней валялся шприц для подкожных инъекций – спутник Стейси по смерти, точно так же, как и по жизни. Ну, естественно, наркотики. Нарочно перебрала или случайно, я пока не знал. Да и времени не было задуматься. Полицейские принялись осматривать помещение. Я с трудом отвел глаза от Стейси.

Тара.

Внутри домика царил полный разгром. Похоже, похозяйничали еноты. Кушетка, на которой любил дремать, скрестив на груди руки, дед, была разодрана в клочья. Набивка валялась на полу. Пружины обнажились и, казалось, только и выбирали, в кого бы вонзиться. Пахло мочой и дохлятиной.

Я застыл, надеясь услышать детский крик. Но было тихо. Я проскользнул мимо полицейских в спальню и включил фонарь. Луч рассек темноту, словно сабля. Я обежал глазами комнату. И когда увидел, едва не закричал.

Детский манеж.

Это была усовершенствованная модель – с сеточными боками, которые легко складываются, что позволяет переносить манеж с места на место. Такой мы с Моникой и купили для Тары. Как, впрочем, и любая супружеская пара, где есть новорожденный. К металлической планке был привязан ярлык. Новая, стало быть, вещь.

На глазах у меня выступили слезы. Луч уткнулся в манеж, описал круг. Пусто, кажется. Сердце у меня упало. Тем не менее, на всякий случай я посветил еще – а вдруг это оптический обман, а вдруг Тара так съежилась, так сладко уснула, что сразу не разглядишь?

Но в манеже было только одеяло.

В комнате прошелестел мягкий голос – голос из туманного, неотвратимого кошмара:

– О Боже.

Я круто повернулся в сторону, откуда донесся звук. Голос повторился, на сей раз едва слышно.

– Здесь, – сказал полицейский из шкафа.

Тикнер и Риган мгновенно оказались в спальне. Оба дружно заглянули в шкаф. Даже при тусклом свете фонаря было видно, как у них разом схлынула краска с лица.

Колени у меня подогнулись. На заплетающихся ногах я с трудом добрался до шкафа и лишь в последний момент, чтобы не упасть, ухватился за ручку. И тут я увидел. И, глядя на потертую ткань, я почувствовал, что внутренности у меня самым натуральным образом переворачиваются, загораются и становятся пеплом.

На днище шкафа, разодранный на куски, лежал детский комбинезон, розовый с черными пингвинами.

Восемнадцать месяцев спустя

Заглянув в кафе «Старбук», Лидия заметила вдову. Та в одиночестве сидела на стуле с высокой спинкой и рассеянно поглядывала на пешеходов, тонким ручейком протекавших по улице. Столик был у окна, дымок от кофе кругами поднимался над чашкой. Лидия на мгновение задержала на чашке взгляд. Все свидетельствовало о беде – печальный взор, поникшие плечи, некрашеные волосы, дрожащие руки.

Лидия заказала большую чашку кофе со взбитыми сливками и порцию эспрессо вдобавок. Баристо – тощий как жердь, затянутый в черное, с козлиной бородкой официант – налил эспрессо «за счет заведения». Мужчины, даже такие юные, как Баристо, всегда были рады услужить Лидии. Она приподняла солнечные очки и поблагодарила официанта. Тот едва не описался от радости. Ох уж эти мужчины.

Лидия направилась к столику с закусками, ощущая спиной его взгляд. К этому она тоже привыкла. Хотя в кафе почти никого не было, Лидия устроилась по соседству с вдовой. Почувствовав ее присутствие, вдова словно очнулась.

– Уэнди! – окликнула Лидия.

Вдова повернула голову на звук мягкого голоса.

– От души сочувствую вашей утрате, – сказала Лидия и улыбнулась. Улыбка у нее была (и она это знала) приятная. Маленькую, ладную фигурку Лидии плотно облегал сшитый на заказ серый костюм. Юбка, пожалуй, коротковата. Вид соблазнительный и одновременно деловой. Глаза с влажноватым блеском, нос маленький и немного вздернутый. Волосы в завитках.

Уэнди Барнет все смотрела и смотрела на нее, словно не узнавала. Лидия часто ловила на себе такие взгляды – дескать где это я вас видела? – хотя на телеэкране в последний раз появилась, когда ей исполнилось тринадцать лет. Иные даже говорили: «Эй, знаете, на кого вы похожи?» Но Лидия (в те далекие времена ее называли Ларисой Дейн) только отмахивалась.