Zoltan Yaster - В пробке в сторону ада

Видя и ощущая происходящее, некоторые в этом мире боятся жить, потому что им страшно умереть. Поэтому ищут себе поручни в виде религии, чтобы при случае было, за что крепко ухватиться. Не зная, что делать со своей реальностью, такие люди придумывают себе иную жизнь: в другом месте и в идеальных условиях. Забывая, что мир по сути своей несовершенен. Так было и до того, как они появились на этой планете. Не миру нужно меняться, а нам. Свое внимание человек обращает на то, чем он не обладает, при этом у него есть все для счастливой беззаботной жизни.

Fabien прошел мимо сидящих монахов, которые о чем-то шептались. Вечером они же напротив выхода к главным воротам преградили ему путь. Fabien ничуть не испугался. Ведь люди знакомятся по-разному. Не исключено, что эти двое тоже. Один из них – весьма симпатичный и приятный, обладатель рыжих волос. Его глаза на круглом лице со следами двухдневной щетины не несли угрозы. Второй – высокий и очень худой, про таких говорят «кожа да кости», имел серьезный устрашающий вид. Парочка была очень колоритной, и не скажешь, что кормятся с одного стола.

Худой начал разговор.

– Ты долго будешь выделяться? Мы здесь все должны одинаково подчиняться законам монастыря. У тебя не должно быть тайн перед другими.

Fabien думал, что его новоиспеченный приятель говорит так из-за волнения, поэтому не нужно серьезно относиться к его словам. При первом знакомстве все мы говорим не то, а потом додумываем, что можно было сказать иначе. Fabien оценил их намерения вскоре после того, как впустил к себе в келью.

Рыжий сел возле входа на деревянный ящик, в котором лежал чемодан. Хозяин жилища разместился напротив, возле стола, на котором лежали несколько позволенных для чтения книг. Худой ходил по комнате. Он подошел к шкафу, на двери которого висела голубая лента. Играя с ней, он произнес тоном, в котором слышалась угроза:

– Мы здесь все братья, не правда ли?

От этих слов у Fabienа появились неприятные ощущения. Он верит в силу масс и не отрицает важность порядка для достижения одной цели. Но также уважает свободу человека и против принуждения, поэтому молча следил за Худым. Рыжий не спускал глаз с хозяина кельи, отвлекаясь изредка на приятеля, которого уже давно желал поменять на настоящего друга.

Худой резко открыл створки, одновременно повысив голос:

– У братьев не должно быть секретов друг от друга!

Fabien невозмутимо следил за Худым, который после того, как импульсивно раскрыл дверцы, наигранно продолжил:

– Пустой! Ты ничего не имеешь?

– Хватит с тебя. Уходи! – сказал твердо Рыжий.

Выпроводив докучливого товарища, представился странным именем Серафим. А через несколько минут тоже покинул келью, ссылаясь на то, что уже поздно, и завтра – день миссии, когда все монахи выйдут в качестве посланников монастыря.

«С таким мягким лицом обычно люди не ведут себя так определенно», – подумал Fabien, удивившись проявленной твердости.

Серафим вырос в гористой местности, где люди привыкли пить из холодных чистых родников, есть ягоды и грибы в бескрайних лесах. Жить в горах – это словно на руках у Бога оказаться. Эти места питают и вдохновляют. Горы меняют свой внешний вид не только по сезонам, но и на протяжении одного дня. А какими прелестными становятся эти великаны, когда восходит солнце и освещает их макушки. Вот в таких местах прошло детство Серафима.

Парнишка рано осиротел, поэтому к себе его забрал дед. Мальчику дали другое имя, а тем, что нарекли при рождении, никто и никогда его не называл. Когда ему было три года, он отравился грибами. Поскольку в те времена образованные люди не жили в гористой местности, а, следовательно, среди местных врачей не было, спасти мальчика могло лишь чудо или молитва.

Боль ушла, ему суждено было жить.

Мимо Fabienа шла большая толпа людей. Он так близко видел их, что мог определить мысли любого по взгляду и движениям. Даже несмотря на то, что все они появлялись будто из тьмы, ему хватало света, чтобы рассмотреть каждого. Вот один нервно почесал шею, второй затравленно оглянулся, третий идет, уставившись в одну точку. Эти маленькие штрихи выдают истинную сущность человека, даже если он старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле.

Fabien проснулся от громкого стука в дверь. Не спеша открывать, он медленно подошел к зеркалу и с явным удовольствием оглядел свое лицо. Ему нравится утро и опухшие ото сна глаза, когда нет даже намеков на морщинки. «Если подаришь своему телу качественный отдых, – думал он, – то сон вернет тебе частичку молодости». Он и дальше бы любовался отражением, если бы его новый друг не заорал за дверью и не забарабанил кулаком. Fabien открыл.

– Ты что, сдурел? – произнес удивленно визитер, увидев полностью обнаженное тело, очень напоминающее статую Давида авторства Микеланджело, которая находится в Академии изящных искусств во Флоренции.

– Это же… это же монастырь. Здесь не ходят голыми по утрам, – Серафим продолжал возмущаться, закрывая за собой железную дверь кельи.

– А когда ходят? – улыбнулся Fabien и с той легкостью, когда еще не мучают воспоминания, а мысли не торопят проснутся, начал одеваться.

Серафим в красках рассказывал о возможности выйти и прогуляться в окрестностях, резюмировав:

– Сегодня ты просто везунчик.

– Почему? Я же знал, что ты стоишь за дверью, поэтому так смело открыл, – Fabien еще не проснулся и с трудом соображал.

– Я не об этом. Тебе повезло, что неподалеку от монастыря умер человек.

– Почему это мне «повезло»? – безоблачный взгляд накрыла тень подозрительности.

– Ты все поймешь, если пойдем вместе на похороны.

– Я не хочу провожать в последний путь чужого человека. Я не был на похоронах даже у своих родственников, – ответил Fabien.

– Пойдем. А оттуда идем в поселок, там я тебя познакомлю с приятностями этого острова.

Народ собрался намного раньше, чем хотелось бы родственникам, которые потеряли единственного мужчину, способного прокормить едва ли не всю родню. Шахты, оборудованные устаревшей техникой – настоящие убийцы. Они, как развратницы, заманивают в свои сети порядочных мужчин, которые мечтают хотя бы раз насладиться губами чужих женщин, а потом губят их.

Во дворе яблоку негде было упасть, стояли даже вокруг дома. Не потому, что сочувствовали семье, которая все громче и громче рыдала с приходом новых селян, а потому, что появилась возможность «выйти в свет», себя показать, увидеть тех, с кем давно не виделся. Кому-то просто нравится, когда что-то вокруг происходит.

Ладно, когда местные себя ведут фривольно, но Fabien никак не мог понять Серафима, который всю церемонию флиртовал с женой покойного дантиста. По окончании действа во двор въехала телега, запряженная двумя лошадьми. Внутри поместили гроб, и началось траурное шествие. Впереди вместе с попом шли мужчины, позади – родные и близкие, которые старались догнать неугомонных животных, периодически ускоряющих шаг. К родственникам примкнули и те, кому совесть не позволяла уйти домой раньше, чем гроб опустится в могилу. Fabien наблюдал за происходящим со стороны. Ему хотелось забыть все, что он здесь увидел, включая фарс и лицемерие. Поэтому, как только появилась возможность, он направился в противоположную от церемонии сторону. Увидев это, Рыжий попытался переубедить друга, пообещав «настоящее веселье», на что Fabien ничего не ответил, всем своим видом дав понять, что компанию ему он не составит.