Кристина Генри - Девушка в красном

Но сначала девушка поставила раскладушку. Запах от нее шел немного затхлый, но это такая мелочь по сравнению с возможностью выспаться не на голой земле, которая словно просачивалась сквозь днище палатки, утеплитель спального мешка и насыщала всё вокруг промозглой сыростью, как ни старайся от нее уберечься.

Краш закрыла и заперла дверь – кроме замка в ручке чуть выше уровня глаз была задвижка, щелчок которой показался просто божественной музыкой.

Как приятно оказаться в уютной тесноте четырех стен и не слышать ни писка и шуршания мелкой лесной живности, ни щебета птиц, ни шелеста листвы на деревьях. Она в тишине и полной безопасности.

А вдруг кто-нибудь заявится, пока ты спишь?

Ну нет, даже не начинай, хватит на этом зацикливаться, а то окончательно свихнешься. Собралась снять протез – вот и снимай. Она нажала кнопку на лодыжке и, облегченно вздохнув, разъединила искусственный сустав.

Краш сняла носок с культи, протерла ее, и внимательно осмотрела, не ли где потертости или покраснения. Всю жизнь ее преследовал этот страх – а вдруг по недосмотру с культей случится Что-нибудь Такое, из-за чего придется ампутировать снова?

Эта постоянная угроза нависла над ней с раннего детства, после ампутации ноги, и с тех пор ни на секунду не отпускала смутная тревога, что обрубок может воспалиться, инфекция распространится до самой кости, начнется гангрена или омертвение, и снова «здравствуй, пила, и прощай, кусочек ноги», а потом еще кусочек, и так до тех пор, пока от ноги ничего не останется.

Жить, конечно, можно и после этого, в конце концов, она с восьми лет, то есть бо́льшую часть жизни, ходит с протезом, и практически не ощущает какой-то ущербности, почти ни в чём не уступает здоровым, хотя многие сочувствующие считают иначе.

«Но окончательно смириться с такой потерей всё равно не получится, – размышляла она в полусне, свернувшись в спальном мешке. – До конца своих дней так и будешь чувствовать, что чего-то не хватает». Как сейчас она идет в одиночестве по лесу и то и дело по привычке оборачивается что-нибудь сказать брату, папе или маме – а их рядом нет, хотя кажется, что должны быть».

Было решено всей семьей отправляться к бабушке, но к намеченному сроку собралась в дорогу одна Краш, а остальные еще канителились, словно не понимали, что дело не терпит отлагательств.

Адам целое утро метался по дому, пытаясь запихнуть в рюкзак всё самое дорогое, что не мог бросить, а родители его даже особо не поторапливали.

Братец вообще оказался дома только потому, что из-за эпидемии в университете отменили начало семестра и на всякий случай велели всем студентам переждать вспышку дома, пока не исчезнет опасность, полагая (по мнению Краш, совершенно правильно), что общага – всё равно что лучшая питательная среда для распространения заразы: толпы не очень-то чистоплотных студентов в тесном соседстве, словно кролики в садке.

Но опасность так и не миновала, а только увеличилась, несмотря на карантин и прочие меры предосторожности, а также отчаянные попытки врачей разработать и запустить в производство вакцину, способную остановить этот кошмар, объявший всю страну.

Родители тоже вздыхали над тем, что придется бросить – фотографии, книги, мамино свадебное платье, блестящие детские башмачки и многое другое. Краш убеждала их, что эти мелочи не стоят выеденного яйца, надо думать о спасении собственных жизней, но ее никто не слушал. Кто же станет слушать младшего ребенка в семье, даже если ему уже исполнилось двадцать лет.

Мама Краш уже тогда была больна. Кашель начался накануне вечером, казалось, совершенно безобидный, словно что-то попало в горло. Она выпила пару чашек чаю с мёдом, поминутно встревоженно переглядываясь с отцом. Оба поняли, в чём дело, просто боялись произносить вслух.

Родители независимо от своего возраста и возраста детей всегда стараются их оберегать, делать вид, что всё в порядке. Но Краш была далеко не дурочка, и понимала, что значит тот кашель, знала, что вирус добрался и до них и теперь остается только ждать, кто заболеет. Симптомы проявлялись не у всех, похоже, у некоторых оказался врожденный иммунитет.

Назвать их везунчиками можно лишь с большой натяжкой, ведь обычно они остаются единственными выжившими из всей семьи, а горевать по усопшим близким радости мало.

Самое странное, по мнению Краш, почему иммунитет не передается по наследству. Например, если выжила мать, это совсем не значит, что дети тоже выживут, хотя можно ожидать, что ее генетическая особенность должна передаться потомкам. Или почему из троих детей, по идее унаследовавших от родителей сходные гены, выживает только один, а не все?

Казалось, что вирус действует избирательно, словно разумное существо, как будто понимает , что для выживания и дальнейшего развития не стоит сразу уничтожать всех носителей подряд на начальном этапе эпидемии.

Потом она отмахивалась от этих бредовых мыслей, явно навеянных множеством перечитанных фантастических романов про конец света и пересмотренных ужастиков, что показывали по ночам.

Сколько ночей она провела, свернувшись калачиком под одеялом, не в силах оторваться от книжек далеко за полночь, когда уже давно пора спать. Краш была просто помешана на эпидемиях, войнах, глобальных катастрофах, которые во всех красках описывались в книгах и фильмах, и понимала, что один из сценариев конца света рано или поздно осуществится.

Ее мать, в жизни не прочитавшая ни страницы, напечатанной после 1900 года, и совершенно не признающая фильмы ужасов, заявляла, что от подобных «творений» просто мозги киснут. Надо признать, что по крайней мере безумная теория о разумных вирусах стала плодом воображения, чересчур разыгравшегося из-за этих «творений».

Мама была профессором английской литературы, вела курс лекций о Шекспире в небольшом, то есть «престижном и несуразно дорогом» колледже в дальнем конце города, где учились в основном белые дети из состоятельных семей, и рассказывала, что порой ловила на себе косые взгляды – многие не ожидали встретить темнокожего преподавателя творчества Шекспира.

– Один парень как-то раз спросил прямо при всех, мол, а правда ли, что Шекспир мне нравится потому, что ритм его стихов смахивает на рэп? – сказала мама с таким вздохом, что сразу стало ясно – усталость ее не физическая, а духовная.

– А ты что?

Краш совсем не удивилась такой выходке, хотя, пожалуй, следовало бы. Впрочем, ее вообще трудно было удивить, потому что она всегда была готова к самому худшему. Ее больше интересовал ответ матери.