Влад Ревзин - Палачи и проходимцы времен аншлюса

Зедлиц изящным жестом сдул с рукава пылинку.

Он такой же гауптштурмфюрер, как я актриса Сара Леандер, решил Уве.

Он посмотрел на папки.

На обложке первой чернел штемпель прусской полиции. Папка потрепанная, словно ее долго перемещали из кабинета в кабинет, из рук в руки. На второй и третьей папке, – орлы со свастикой, под которыми аккуратным почерком писарь внес номера дел, дробь и годы открытия следствия.

Первая папка относилась к концу лета 1933 года, что с удовольствием и зачитал вслух Зедлиц.

– Начнем, как и положено, с начала. Исчезновение Гретхен Хингст. Тёмное дело. Кто-то задушил бедную девушку! Один из свидетелей, если использовать юридические термины, помещает вас в нужное время, в нужное место, – в район проживания потерпевшей.

– Моё участие в исчезновении фройляйн Хингст так и не было доказано.

– Потому что следствием занимался либеральный следователь веймарского типа! – оживился собеседник. – Мы можем повторно открыть процедуру, – у нас сейчас более передовые методы. Докажем, верьте мне!

Клюг пожал плечами, ощутив на лбу капельку пота.

– Мда… Грета, Грета… А вот уголовное дело, касающееся ноября 1933 года. Герман Кляйниц, лавочник, продает вам мотоцикл Р57, тот, что был куплен им же шестью месяцами ранее на аукционе реквизированного имущества. Чудо фирмы БМВ. Его жена утверждала, что мужа принудили это сделать, Кляйницу нанесли побои. Вот и фотокарточка есть… мда, сильно ему досталось. Какая жестокость…

Клюг молчал.

– Если я не ошибаюсь, мотоцикл все еще у вас, господин Клюг?

В помещении повисла тишина. Клюг мрачно смотрел в пол, – в просвет между краем стола и своими коленями.

Человек с бритым затылком явно гордился собой.

– У нас хороший архив, очень хороший. Так… И третье. Собственно, это не уголовное дело, а несколько отчетов. Вас формально допросили, но дальше этого дело не пошло. Начало 1935 года. У нашего ведомства было полно забот. Внутренние враги, – коммунисты, социал-демократы, предатели… не до того. А сейчас можно и время найти. Не то чтобы наши сотрудники сидели сложа руки… – Он аккуратно указательным пальцем почесал висок. – Отчеты касаются обстоятельств покупки мастерской. Буду откровенен. Сделка выглядит подозрительно… если мы возьмем нотариуса, для беседы… мне продолжать?

– Видимо не стоит. Что мне делать в Вене?

– Ничего сверхъестественного, – удивленный тон и поднятые плечи, – абсолютно ничего, кроме старой полицейской работы. Сбор и классификация улик, анализ побудительных действий, мотивы… немного слежки, пару допросов. Поиск утерянных бумаг, если понадобится…

– Но у меня нет полномочий…

– Они у вас будут, дорогой господин Клюг. Какое удостоверение вам больше понравится, – специального корреспондента «Народного обозревателя», представителя МИД, старшего следователя крипо? Кроме этого, у вас будет помощник…

Уве молчал.

– Понимаю, – сказал Зедлиц примирительно. – Надо подумать, рассмотреть предложение. Время есть. Целая минута.

Он принялся тасовать дела.

Через половину минуты спросил:

– Ну как, согласны? Конечно! По глазам вижу, что согласны. Приятно работать с умными людьми.

Даже обещанной минуты не выдержал, мерзавец.

– Поезжайте домой, соберите вещи. Утром за вами заедет машина, – ну, чтобы быть уверенным в вашем решении. Приедете сюда, получите все необходимое для командировки. Оружие у вас свое, – надо взять. Всякое бывает. Наши кузены (так немцы называли австрийцев) люди покладистые, но кто знает, что может случиться. Вам надо выспаться, господин Клюг. Хорошей ночи!

Уве ушел на ватных ногах и в смешанных чувствах. Чего он сегодня утром, встав с постели, не планировал, так это Вену.

После ухода Уве Клюга чиновник Hauptamt Sicherheitspolizei (Главного управления безопасности), обозначивший себя гауптштурмфюрером, собрал папки, заключил их в коробку. Некоторое время сидел, раздумывая, подхватил коробку, вышел в узкий коридор. Отправил жестом конвоира прочь.

Ему понадобилось подняться на три этажа, чтобы достичь цели.

С каждым пролетом декорации менялись. Желтоватые пятнистые стены сменились белой штукатуркой, на втором этаже краской, а на третьем, – роскошными дубовыми панелями.

Человек с бритым затылком быстро прошел по паркету третьего этажа и свернул в высокие дубовые же двери. Створку он оставил открытой. Ему всегда казалось, что в приемной плохо пахло, – навозом и потом. Он не любил запах посторонних.

В небольшой приемной, за небольшим канцелярским столом, сидел седой человек в полувоенном кителе и что-то споро писал. Вошедший кивнул ему с плохо скрываемой брезгливостью, аккуратно пристроил коробку с папками на край стола.

– Это из архива, – сказал он вежливо. – Картотека 1933, 34 и 35.

Он стряхнул с ладоней невидимую грязь, миновал столик, – там громоздились телефонные аппараты, – помедлил, будто в сомнении, перед черной, обитой кожей внутренней дверью, но все-таки открыл, – и исчез в кабинете.

Возможно, эта привычка замирать перед каждым следующим шагом являлась частью его характера.

Человек с колючим взглядом потерял еще секунду и с этой стороны двери, оглядел кабинет, – белые стены, унылые шторы; большая карта Германии над столом.

Кабинет был так себе, без дорогой мебели и громоздких картотечных шкафов. Простой канцелярский стол, один телефон, три стула, и та самая карта с разноцветными булавками на стене. Широкое трехстворчатое окно глядело на улицу принца Альбрехта.

За столом никого не было.

Вошедший оглядел кабинет, прошел за стол, сел. Вздохнул, глядя на россыпь бумаг, придвинул одну из них, углубился в работу.

Седой человек в приемной навострил уши, сглотнул и опасливо покосился на табличку, прикрученную к входной двери.

Надпись гласила:

«Chefberater der Regierung und Kriminalberater Heinrich Müller (Главный правительственный советник и криминальный советник Генрих Мюллер).

Микаэль Сенн переехал в Цюрих из Льежа семь лет назад, открыл в деловом квартале экспортно-импортное агентство, неплохо зарабатывал, и был доволен жизнью. Агентство занималось всем понемногу: продуктами питания, углем, перевозками итальянских и немецких грузов.

Он имел склонность к твидовым пиджакам в тонкую коричневую клетку, черным зонтикам с бамбуковыми ручками, слыл англофилом. Его серое двубортное пальто казалось безупречным, а шарф тусклой расцветки надежно укрывал горло. Он вступил в местный Английский клуб, по субботам играл в бридж с такими же джентльменами в безукоризненных костюмах и бабочках в безупречно белых воротничках.

Вокзал жил обычной жизнью.

На перроне гуляли сквозняки.

Сенн ждал поезда из Парижа. Времена наступали тревожные, и стоило ожидать, что Арльберг-Восточный экспресс скоро прекратит свое существование.